— Надеюсь, сударь, вы простите меня, — громко сказал Леонардо, как мог достойно прерывая это унижение. — Но мне надо кое-что сделать для мастера Андреа. — Он двинулся прочь — и тут же наткнулся на Зороастро; тот смотрел на него и слегка усмехался, как бы злорадствуя. Однако это выражение мгновенно сменилось участием.
— Ты должен быть поосторожнее, Леонардо, — сказал Зороастро.
— Ты о чём? — Леонардо силился сдержать слёзы гнева и отчаяния.
— Я не мог не услышать твоей беседы с мессером Николини.
— Скажи лучше — не мог не подслушать.
— Ты — мой друг. Я беспокоился...
Тосканелли прервал этот разговор, позвав Леонардо, и тот, извинившись, отошёл к своему старому учителю, рядом с которым стоял темноволосый тонкогубый мальчик.
— Приятно видеть тебя таким бодрым, — сказал Леонардо, но голос его прозвучал бесцветно и пусто.
— Зато ты, кажется, увидал одного из тех духов, которых так неумело защищал мессер Николини, — заметил Тосканелли. — Твоё счастье, что большая часть академиков и риториков куда больше искушена в риторике и логике, чем твой недавний оппонент.
Леонардо не смог удержать улыбки. Ему отчаянно хотелось остаться одному, чтобы прийти в себя, но он постарался сосредоточиться на пустячном разговоре с Тосканелли и забыть о своём унижении. В конце концов, Тосканелли был великим человеком, заслуживающим всякого уважения. Леонардо ничего не знал бы о географии небес и мира за пределами Флоренции, если бы не этот старик.
Ему надо поделиться с кем-то, но с кем?
Джиневру, скорее всего, стерегут так хорошо, словно она уже не здесь, а в одной из башен Николини. Можно бы поговорить с Сандро — но позже.
— Я хочу представить тебе молодого человека, с коим у тебя много общего, — продолжал Тосканелли. — Его отец, как и твой, нотариус. Он вверил Никколо моему попечению. Никколо дитя любви, как и ты, и удивительно одарён в поэзии, драматургии и риторике. Интересуется он всем, вот только, кажется, ничего не в состоянии завершить! Но, в отличие от тебя, Леонардо, он — молчальник. Верно, Никколо?
— Я вполне могу разговаривать, мессер Тосканелли, — сказал мальчик.
— Как тебя зовут? — спросил Леонардо.
— Ах, простите мою невоспитанность, — вмешался Тосканелли. — Мастер Леонардо, это Никколо Макиавелли, сын Бернардо ди Никколо и Бартоломеи Нелли. Возможно, ты слышал о Бартоломее — она пишет религиозные стихи и очень талантлива.
Леонардо поклонился и сказал с толикой сарказма:
— Знакомство с вами, юноша, — честь для меня.
— Я хотел бы, чтобы ты занялся обучением этого юноши, Леонардо.
— Но я...
— Ты — одинокий волк, Леонардо. Тебе надо научиться щедро делиться своими талантами. Научи его видеть, как видишь ты, играть на лире, рисовать. Научи его волшебству и перспективе, природе света, научи, как держаться на улицах, как вести себя с женщинами. Покажи ему свою летающую машину и наброски птиц. И могу гарантировать, что он в долгу не останется.
— Но он ещё мальчик!
— Мессер Тосканелли, — сказал Никколо. — Думаю, будет лучше, если я просто останусь здесь и постараюсь быть полезным мастеру Верроккьо.
— Что? — спросил Леонардо.
— Я договорился с мастером Андреа, что мальчик на несколько месяцев останется здесь. От меня он узнал довольно, но его талантам, чтобы раскрыться, нужна публика. Мой дом для него — слишком одинокое место.
— Но у тебя же бывают все.
— Я заберу его, когда ты покажешь ему жизнь. Ему нужно больше, чем книги и карты. Ты сделаешь это?
— Это может быть... опасным для него.
Тосканелли откинулся на глиняный кувшин Верроккьо.
— Вот и ладно, — сказал он, улыбаясь так, что стали видны дыры от двух потерянных зубов. — Но учти, молодой человек, этот юнец владеет мечом не хуже тебя. А теперь поговори с ним. — И Тосканелли несильно подтолкнул Макиавелли к Леонардо. А потом встал, и Бенедетто Деи и Америго Веспуччи, что стояли в другом конце комнаты, поспешили к нему. — Устал я от этой суеты, — сказал он им. — Будьте так добры, доставьте меня домой, пока улицы не запрудил праздник.
— С тобой мы ещё увидимся, — сказал Бенедетто, обращаясь к Леонардо. — Когда...