— Леонардо... проснись, сынок. — Хилал улыбался ему, и лицо его было гладким, как плиты в соборе памяти. Хилал, как и Леонардо, ехал на рослом белом коне — подарок калифа из лучшего его табуна. Бенедетто ехал рядом с Леонардо, упорно глядя перед собой, словно целиком погруженный в свои мысли, словно Леонардо не то что не было рядом — вообще не существовало. Позади и по обе стороны от них везли на тележках и повозках, соединённых цепями, сотню пушек и осадных орудий; лёгкие орудия были прикреплены к собственным колёсным возкам. Несколько пушек здесь были изобретения Леонардо, были здесь также и скорострельные пушки, и на всех было написано: «Винчиус». Ещё везли вооружённые косами колесницы, также творения Леонардо, вереницу бомбард, мортир, баллист; новейшие орудия тянулись бок о бок с самыми примитивными — пушками, которые стреляли арбалетными болтами и использовались ещё со времён Рима.
— Я только что говорил с калифом, — продолжал Хилал. — Нам надлежит вперёд войска ехать в Дамаск.
— Вот как? — отозвался Леонардо.
Бенедетто повернулся к Хилалу, явно заинтересованный его словами.
— Мы будем ждать калифа к северу от города. После того что случилось в Эски Шаме, калиф не хочет ставить лагерь слишком близко от города.
— Но я думал остаться. Калиф сказал, что я могу поработать над...
— Ты не подчинишься приказу калифа? — спросил Хилал тихо и угрожающе. — Что сделано, то сделано. Нет времени заниматься новыми изобретениями. Мы возьмём с собой все пушки и машины, сколько сможем, но калиф желает, чтобы ты присоединился к нему. — Он усмехнулся. — Так что, похоже, последнее слово всё же осталось за твоим мёртвым братом.
Он имел в виду Зороастро.
Леонардо ехал с Хилалом, который взял с собой только два полка своих собственных королевских мамлюков, считавшихся лучшими телохранителями и наездниками во всей гвардии калифа, и артиллеристов. Ехали все верхом, потому что срок поджимал — итого две тысячи людей, большей частью лёгкой конницы. Кайит Бей переменил свои намерения: место встречи будет в лагере Уссуна Кассано, ибо даже если бы Хилал опередил своего повелителя, машины Леонардо дадут персидскому царю преимущество над турками. Рядом с Хилалом ехал мальчик по имени Миткаль, напоминавший Леонардо юного Никколо. Он был полон жизни и неуёмной энергии и то и дело дёргал за полу Хилала, обращая его внимание то вон на тот дом, то вон на эту гору, то на ручей, то на цветок. Горы покрывал живой ковёр алых анемонов и цветущих асфоделей; прозрачные потоки, словно расплавленные зеркала, ниспадали с обрывов и неслись по дну глубоких ущелий. Они ехали узкими перевалами, где горстка солдат с лёгкостью выстояла бы против двухтысячного отряда Хилала. Это была страна либо света, либо тьмы; лишь на рассвете или с приходом сумерек мир хоть немного терял свою резкость и ясный воздух становился прозрачно-мягким, как во Флоренции — Флоренции, которая казалась Леонардо всего лишь сном.
Но с ними ехал Бенедетто Деи, мрачное и молчаливое напоминание о том, что жизнь Леонардо началась отнюдь не в этом краю.
Сандро, Америго и Куан были при калифе, как и Деватдар. Куан дал слово Леонардо, что присмотрит за Сандро. За Америго Леонардо не тревожился, уверенный теперь, что тот стал любовником Куана; но Куан терпеть не мог Сандро, быть может, потому, что Сандро был так же подвижен и болтлив, как Зороастро. Но если Зороастро к тому же всегда был хитёр и себялюбив, Сандро был невинной душой, постоянно укорявшей себя за слабость... и считал, что он — дурной проводник для чистого религиозного духа, который изливался в его картины.
Лишь когда они достигли оливковых и апельсиновых рощ Катаны, деревни близ великого города Дамаска, Бенедетто наконец заговорил. Заходило солнце, и впереди над сумеречными равнинами виднелись сады Дамаска. Бесплодная каменистая равнина уступила место бесконечным полям. За считанные мгновения пурпурно-оранжевые блики заката сменились серостью, теперь вокруг были только тьма и тени, тяжёлые и густые, как запахи олив, гранатов, слив, абрикосов, грецких орехов и апельсинов, что смешивались с вонью пота и грязи от скакавших позади солдат: войско шепталось, стонало, сетовало, кашляло, ругалось, отхаркивалось и чихало.
Бенедетто возник из темноты, словно призрак, и поехал рядом с Леонардо. Тот не спешил первым заводить разговор, памятуя о прежних неудачных попытках. Теперь он ждал. Этот призрак даже не был похож на Бенедетто, которого Леонардо знал прежде: вечно сонные глаза теперь смотрели твёрдо и настороженно, округлое лицо сделалось худым и узким, как морда хорька, а посмуглевшая кожа и резкие высокие скулы помогли бы ему с лёгкостью сойти за араба. Лишь густые золотистые волосы оставались прежними, но Бенедетто прятал их, как арабские женщины прятали лицо под вуалью.