В одном сне он убивал Зороастро. В другом — оставлял в живых.
Он поднялся и пошёл следом за Бенедетто, а солдаты последовали за ним.
Опять он был пленником.
И Бенедетто, как он полагал, тоже.
Леонардо обошёл пушечные мастерские, побывал в литейных, где уже царили суета и жар раскалённого металла — и на оружейных складах, где у стен ровными рядами были сложены снаряды, колёсные замки, зажигательные ядра, шрапнельные гранаты, бомбарды и многоствольные пушки. Это была настоящая фабрика, производившая пушки, снаряды и кульверины с колёсными замками; в каждом ряду были пушки одного вида; в каждой груде лежали одинаковые бомбарды и снаряды.
Леонардо попытался завести разговор с мамлюком, который ведал складами, но массивный евнух с жёстким лицом, разряженный в дорогие одежды даже здесь, в жаркой духоте литейных, словно не замечал его.
— Леонардо, это Абд аль-Латиф, — сказал Бенедетто по-арабски. Они шли по складу, выходившему на кузницы и литейные; рабы и солдаты налегали на рычаги нескольких больших подъёмников, а кузнецы и мастера наблюдали, как поднимают тяжёлые кургузые бомбарды и многоствольные пушки на артиллерийские возы, которые затем под охраной вывозили во двор. — Абд аль-Латиф недоверчив, — продолжал Бенедетто уже по-итальянски. — Но он знает, кто ты такой.
— И что же он знает обо мне? — спросил Леонардо.
— Он знает, что ты работал с Зороастро.
— То есть был его учеником? — Леонардо не смог удержаться от сарказма.
— Этого я бы не сказал, но он говорил мне, что считает вас обоих предателями, что смерть Зороастро под пытками — благое дело, хотя ему недостаёт Зороастро. Он весьма сентиментален.
— Как и ты?
— О, больше, Леонардо, гораздо больше.
Леонардо отвернулся от Бенедетто.
— Мастер машин, почему здесь так мало разных видов пушек и снарядов? — спросил он у евнуха по-арабски.
— Разве тебе не довольно того, что есть?
— Я был в мастерской маэстро Зороастро и видел много машин, которые могли бы нанести большой ущерб врагам калифа.
— То, что мы изготовили, нельзя сделать в походе, — сказал мастер. — Кузнецы сделают мосты и осадные орудия, а пушечные мастера изготовят порох.
— И мы повезём с собой косы, которые при нужде можно будет прикрепить к повозкам, — добавил Бенедетто. — Всё прочее можно будет собрать уже на месте, перед боем.
— Это идея Зороастро? — спросил Леонардо.
— Нет, — ответил Абд аль-Латиф, — эмира Хилала и моя собственная. Сила в простоте. Большинство изобретений Зороастро... неразумны.
— А эти? — спросил Леонардо, указывая на пушки, которые с помощью лебёдок грузили на возы.
— Маэстро Зороастро не изобретал их, — сказал Абд аль-Латиф. — Это сделал я.
Боеприпасы закончат грузить на заре, и именно тогда полки Хилала покинут Дамаск и отправятся на север, в Персию.
Поскольку Леонардо нечего было делать в пушечных мастерских, он обшарил студию Зороастро. Он читал заметки Зороастро, изучал его модели и уже готовые машины. В считанные минуты он разобрался в хаосе, царившем в студии, словно эта студия принадлежала ему — в определённом смысле так оно и было. Зороастро стремился стать Леонардо и почти преуспел в своём стремлении — Леонардо с трудом отличал его идеи от своих собственных. Зороастро придумал свои виды катапульт, баллист и конических снарядов; он создал машины, швырявшие камни, и арбалеты с несколькими тетивами; но более всего Леонардо захватила самодвижущаяся тележка, которая была спрятана в чулане, обнаруженном им по чистой случайности. Это было целиком и полностью творение Зороастро, однако зубчатая передача с разными трансмиссиями казалась Леонардо такой знакомой, словно он сам придумал её.
Да, здесь Зороастро наконец стал самим собой, и только теперь Леонардо до конца понял своего друга. Он потерял родственную душу; чертежи и механизмы в этой студии не были делом рук подражателя. Леонардо как будто отвернулся, когда убивали его самого; и когда он — безмерно усталый, почти дремлющий — видел мысленным взором своего друга и вспоминал разные случаи из прошлого — он ощутил на себе свой же осуждающий взгляд.