Замок сотрясался от первого грома пушек, ударивших по турецкому лагерю, и даже здесь, в сырой темноте, освещённой лишь пламенем факелов, Леонардо мог представить, как мчатся по равнине его колесницы... а за ними во тьме движется войско калифа. Мысленным взором он видел, как солдаты зажигают фонари и окружают лагерь Мехмеда, содрогающийся от частых разрывов, как будто сама земля разверзлась, чтобы поглотить турок. Всякий раз, когда стреляла турецкая пушка, Леонардо не только слышал, но и ощущал выстрел — словно сам он взрывался с каждым снарядом.
Они спустились по лестнице в погреба и там нашли в полу люк. Они спустились в каземат, освещавшийся через узкие отверстия в толстых стенах под самым потолком. Серые мечи света рассекали темноту впереди них, шедших по безлюдным грязным комнатам и коридорам. Странно, но все двери были распахнуты настежь. Когда они углубились в подземелья — солдаты шли впереди с факелами, и пламя прыгало и трещало, словно злилось, — Леонардо ощутил вонь гниющей плоти. Он задохнулся, когда дошли до последней комнаты — не более чем огромной дыры, куда были сброшены тела на разной стадии разложения. Едкая вонь извести, которой, словно грязью, заваливали мертвецов, жгла и разъедала ноздри.
Солдаты забормотали молитвы и в страхе повернули назад.
— Оставьте нам факелы, — приказал Леонардо. Он говорил шёпотом, ибо почти потерял надежду. Он был уверен, что именно здесь и оборвалась жизнь Никколо — в куче гниющих человеческих отходов.
Солдаты отдали Леонардо и Миткалю факелы и поспешили исчезнуть.
— Ох, и почему это турки не сожгли их? — пробормотал Миткаль, поднимая свой факел повыше и глядя на трупы.
— Подозреваю, что это дары, предназначавшиеся для калифа, — сказал Леонардо. — Ты узнаешь кого-нибудь из них?
Миткаль покачал головой.
Леонардо, стиснув зубы, принялся разыскивать среди трупов Никколо.
— Господин, ты умрёшь, если дотронешься до них, — сказал Миткаль. — Зараза...
— Значит, я умру, маленький солдат, — отозвался Леонардо.
К его великому облегчению, он не нашёл Никколо в останках плоти и костей.
Его не было нигде в замке...
Глава 32
ТРОПА ВОСПОМИНАНИЙ
Поднимаясь в небеса, человек поистине
изменяется.
Узри же надежду и желание вернуться в родные
места или возвратиться к первичному хаосу,
подобные тяге мотылька к свету...
С высоты укреплений Леонардо смотрел на поле битвы. Отсвет фонарей и факелов странным образом заколдовал его, и казалось, что глухой шум боя — крики, рычание, предсмертные стоны — не что иное, как отдалённое веселье праздничной толпы. Земля и небо смешивались во тьме, исколотые сверху и снизу огоньками звёзд и фонарей. Избиение завершилось. Пушки больше не стреляли. Люди сошлись в рукопашной. Поражение Мехмеда было полным. Рассвет обнажит правду: сотни тысяч убитых... добыча, которой не сожрать всем стервятникам Персии; а Никколо здесь не было.
Но если он был на поле боя с Мехмедом и Мустафой, а так оно, скорее всего, и было, то сейчас он мёртв — мёртв и погребён, как под слоем опавшей листвы, под телами убитых турок, и скоро его тело сожгут безымянным, словно нищего, погибшего волей случая.
Он спустится вниз, он встретится со всем этим лицом к лицу, как бывало и прежде; он уже был со всех сторон окружён смертью, когда рылся в трупах мужчин, женщин и детей там, в каземате; когда он вспомнил об этом, ему пришло в голову, что надо бы сжечь их, чтобы их души смешались с огнём и джинн унёс бы их через трубу, там же есть труба... но он не мог заставить себя сделать это, как не мог сейчас сдвинуться с места; конечно, он мог бы прыгнуть вниз, и тогда мгновение, вечность он парил бы во тьме, в пустоте, словно у него выросли крылья, словно он обернулся собственной летающей машиной; а потом начал бы падать, падать, и ветер свистел бы в ушах голосами детей, голосами...
А потом Леонардо бежал, мчался сломя голову по валам и бастионам, вниз по ступеням, в арочный проем ворот, под одной, другой решёткой, по брёвнам подъёмного моста — на пандус, сливавшийся со скалой, по ступенчатой тропе, что круто и опасно спускалась во тьму, к подножию утёса в форме конской подковы, где ждёт его Сандро...
— Подожди! — кричал Миткаль, и голос его казался Леонардо повторением его собственных мыслей, сонным бормотанием, бессвязным эхом: «Ждиждиждиждижди», только это звучало по-арабски: «Ваккаф...афафафафаф», мелодия без слов, мысль без смысла; и когда наконец Миткаль дёрнул Леонардо за руку, тот встрепенулся, словно его выдернули из сна, и лишь тогда заметил мальчика.