Жена посмотрела на меня довольно свирепо. Могла просто взорваться от злости. Потом она повернулась к слепому и спросила:
— Роберт, а у тебя есть телевизор?
Слепой ответил:
— Солнце мое, у меня их целых два. Цветной и совсем допотопный черно-белый. Забавно, но когда я включаю телевизор, а он у меня почти всегда включен, то всегда только цветной. Забавно, правда?
Я даже не знал, что на это можно сказать. Ни единой мысли. В голове пусто. Поэтому я стал смотреть новости, пытаясь сосредоточиться на словах диктора.
— У вас цветной телевизор, — сказал вдруг слепой. — Не спрашивайте, как я догадался, я просто знаю и все.
— Да, мы его не так давно купили, — заметил я.
Слепой сделал еще глоток. Потом поднес кончик бороды к носу, понюхал и снова ее отпустил. Чуть подавшись вперед, нащупал пепельницу на кофейном столике, поднес зажигалку к сигарете. Снова откинулся на спинку дивана и скрестил ноги. Жена прикрыла рот рукой, зевнула.
— Пойду наверх накину халат. Надо переодеться. Роберт, а ты не стесняйся, располагайся поуютней, — сказала она.
— А мне и так уютно, — ответил слепой.
— Чувствуй себя как дома, — повторила она.
— Я чувствую, — сказал он.
Она ушла, а мы молча слушали прогноз погоды и обзор спортивной хроники. Новости закончились, а ее все еще не было, и я уже начал сомневаться, что она вернется. Решил, что она уже легла. Хоть бы она спустилась, молил я. Не хотел оставаться один на один с этим слепым. Я спросил, как он насчет еще выпить, и он согласился. Потом спросил, курнет ли он со мной. Сказал, что уже свернул косяк. На самом деле, я только собирался.
— Да, конечно, давай покурим, — ответил он.
— А вот это правильно. Трава у меня — отпад.
Я поставил наши стаканы на кофейный столик и сел рядом с ним на диван. Потом скрутил два толстых косяка, прикурил один и передал ему, так, чтобы он сразу нащупал косяк пальцами. Он нащупал и затянулся.
— Держите дым в легких, сколько сможете, — посоветовал я, потому как был уверен, что он первый раз в жизни курит травку.
Тут пришла жена в своем розовом халате и розовых тапочках.
— Чем это пахнет? — спросила она.
— Мы решили немножко марихуаной побаловаться, — ответил я.
Жена бросила на меня испепеляющий взгляд. Потом повернулась к слепому:
— Роберт, я не знала, что ты куришь травку.
Он ответил:
— Теперь курю, солнце мое. Все когда-нибудь случается в первый раз. Только я пока ничего не чувствую.
— Да она слабенькая, — объяснил я. — Сорт такой. Не бьет по мозгам. Ничего от нее не будет.
— Совсем ничего не будет, старик, — сказал он и засмеялся.
Жена уселась между нами. Я передал ей косяк. Она затянулась и отдала назад.
— Как вообще она действует?
Чуть погодя она сказала:
— Вообще мне, наверное, не стоило курить. Глаза и так слипаются. Меня от ужина совсем разморило. Нельзя столько есть.
— Это, наверное, клубничный пирог виноват. Точно, он и разморил, — сказал слепой и снова громко засмеялся. Потом покачал головой.
— Там еще немного пирога осталось, — сказал я.
— Роберт, ты не хочешь еще кусочек пирога? — спросила жена.
— Можно, но чуть позже, — ответил он.
Мы переключились на телевизор. Жена снова зевнула и сказала Роберту:
— Кровать я тебе застелила, так что если хочешь, можешь ложиться, Роберт. У тебя сегодня был длинный день. Захочешь спать, скажи, — она тронула его за плечо. — Роберт?
Он вздрогнул и выпалил:
— Мне все очень понравилось. Это почище магнитофонных записей, правда?
— Сейчас тебя проймет, — я вложил косяк ему в руку. Он затянулся, подержал дым в себе, потом выдохнул. Так все лихо проделал, будто с девяти лет травкой балуется.
— Спасибо, старина, — сказал он, наконец. — Мне, наверное, хватит: уже накрывает, — и он передал косяк моей жене.
— Да, точно, — сказала она. — Меня тоже проняло уже, — она взяла косяк и сразу же передала мне. — Я тут посижу немножко с закрытыми глазами, ладно? Не обращайте на меня внимания. Оба. А если я вам помешаю, лучше сразу скажите. Иначе я так и буду здесь сидеть, пока вы не отправитесь спать. Я постелила тебе, Роберт, надумаешь лечь — все готово. Это вверх по лестнице, соседняя дверь с нашей спальней. Когда отдохнуть захочешь, мы тебя проводим. Вы меня, ребята, разбудите, если я засну, — и с этими словами закрыла глаза и уснула.
Новости закончились. Я встал и переключил канал. Потом снова сел на диван. Досадно было, что жена уснула. Голова ее запрокинулась на спинку дивана, рот приоткрылся. Она так повернулась, что полы халата разошлись, и стали видны ее аппетитные бедра. Я слегка нагнулся, чтобы поправить ее халат, и в тот самый момент посмотрел на слепого. Какого черта, подумал я, и снова оголил бедра моей жены.
— Когда захотите еще клубничного пирога, скажите.
— Скажу непременно.
Потом я спросил:
— А вы не устали? Может, мне проводить вас до кровати? Небось, сразу заснете.
— Пока неохота, — ответил он. — Я еще немного с тобой тут посижу, старик, если ты не возражаешь. Я пойду спать, когда ты соберешься. Нам с тобой так ведь и не удалось поболтать. Понимаешь, о чем я? Мы с ней весь вечер тебе и слова сказать не давали. — Он на миг приподнял свою бороду, а когда она опала, потянулся за сигаретами и зажигалкой.
— Да все нормально, — сказал я и, помолчав, добавил: — Спасибо вам за компанию.
И, честно признаться, я действительно был ему благодарен. Каждый вечер я курил траву и сидел допоздна, пока не засыпал. Мы с женой редко ложились в одно и то же время. Когда же я засыпал, мне такие снились сны... Иногда я резко просыпался на середине сна, и сердце стучало как сумасшедшее.
По телевизору показывали что-то про церковь и Средние века. Это вам не какое-нибудь паршивенькое телешоу. Я переключил несколько каналов, но там ничего стоящего не было. Тогда я снова переключился на первый и извинился.
— Не переживай, парень, — сказал слепой. — Мне без разницы. Смотри, что хочешь. Я всегда стараюсь из всего извлекать полезную информацию. Учиться можно всю жизнь. Не переломлюсь, если сегодня узнаю еще что-нибудь интересное. У меня ведь есть уши, — сказал он.
Какое-то время он молчал. Только иногда чуть наклонялся вперед, повернув голову ко мне, так чтобы правое ухо было ближе к экрану. Меня это сильно сбивало с толку. Веки его то закрывались, то вновь широко распахивались. Еще он изредка теребил свою бороду, будто обдумывая то, о чем говорили по телеку.
А на экране происходило вот что: толпу мужчин, одетых в монашеские сутаны, изводила толпа в костюмах скелетов и чертей. У чертей были рога и длинные хвосты. Вся эта чертовщина была обязательной частью представления. Англичанин, который про все это рассказывал, сказал, что такие маскарады раньше проводились в Испании ежегодно. Я попытался описать слепому то, что показывали по телику.
— Скелеты? — переспросил он. — Да, про скелеты я слышал, — он кивнул.
Потом показали один собор. А после медленно, со всех углов, начали показывать другой. И, наконец, на экране появился тот, что стоит в Париже, их самый знаменитый, со всеми этими контрфорсными полуарками и шпилями, что достают до самого неба.