Чуть погодя камера отъехала, чтобы продемонстрировать его целиком, на фоне неба.
Иногда англичанин, который вещал за кадром, затыкался, и камера объезжала собор с разных сторон. Иногда действие переносилось в деревню, в поле, где пахали землю — на быках. Я очень долго молчал и почувствовал, что пора что-нибудь сказать. И сказал:
— Сейчас показывают, как этот собор выглядит снаружи. Горгульи. Это маленькие статуи всяких чудовищ. Теперь, если не ошибаюсь, Италия. Да, точно Италия. Вот показывают роспись на стенах в одной церкви.
— Друг, это что, фрески? — спросил он и отхлебнул из стакана.
Я потянулся за своим, но он был пуст. Попытался вспомнить, что я когда-то слышал о росписях.
— Ты спрашиваешь, фрески это или нет? Хороший вопрос. Но я не знаю.
А камера уже показывала собор неподалеку от Лиссабона. Португальский собор мало чем отличался от французских и итальянских, тем не менее, отличия имелись. В основном, во внутреннем убранстве. И тут до меня кое-что дошло... я сказал:
— Знаешь, я тут подумал. А ты вообще представляешь, что такое собор? Как он выглядит? Я вот о чем толкую: если кто-то говорит тебе «собор», ты вообще понимаешь, о чем идет речь? Чувствуешь разницу между собором и, например, баптисткой церковью?
Он выпустил изо рта клуб дыма.
— Я знаю, что собор строили сотни рабочих, и на строительство уходило пятьдесят, а то и все сто лет. Диктор только что сказал. Я знаю, что несколько поколений в семье строили один и тот же собор, и многие так и не увидели результата той работы, на которую положили всю жизнь. В этом смысле, парень, они от нас ничем не отличаются, так? — Он рассмеялся. Потом его веки снова захлопнулись. Он закивал головой. Мне показалось, что он начинает засыпать. Может быть, он представлял, что находится в Португалии, рядом с их собором. По телевизору уже показывали другой. На этот раз в Германии. Вновь загудел англичанин.
— Соборы, — сказал слепой. Он сел прямо и покрутил головой. — Если хочешь знать правду, приятель, больше я ничего не знаю. Только слово. Конечно, я слышал то, что рассказал англичанин. А ты не мог бы описать мне какой-нибудь собор? Было бы здорово. Если честно, я не представляю, что это такое.
Я всматривался в собор, который в данный момент был на экране. Я даже не знал, с чего начать. Но что если бы моя жизнь зависела от этого описания? Предположим, мне угрожает какой-нибудь маньяк, который говорит: либо опишешь, как выглядит собор, либо умрешь.
Я еще раз взглянул на собор, но тут снова показали деревню. А что мне деревня? Я повернулся к слепому и начал:
— Во-первых, соборы очень высокие. — Я обшаривал комнату глазами, ища, за что бы зацепиться. — Они как будто стремятся ввысь. Выше и выше. К небу. Есть среди них настолько громадные, что не могут устоять без особых опор, которые помогают им держаться. Эти опоры называют контрфорсами. Они чем-то напоминают виадуки. Но ты, наверное, и виадуки себе не представляешь, да? Иногда на соборах стоят выточенные из камня черти и прочая нечисть. Иногда короли и королевы. Только не спрашивай, почему...
Он кивал, при этом двигалась и вся верхняя часть тела.
— По-моему, у меня не очень хорошо получается, правда? — спросил я.
Он перестал кивать и слегка нагнулся вперед, ближе к краю дивана. Он постоянно теребил бороду. Было очевидно, что мое описание не очень помогает ему представить, как выглядит собор. И все равно он жадно ждал продолжения, — кивал, как бы подбадривая меня. Я думал, что бы еще сказать.
— Они действительно огромные. Просто великаны. Их строят из камня, иногда даже из мрамора. В те далекие времена, когда возводили соборы, человек хотел быть ближе к Богу. В те далекие дни Бог был очень важной частью жизни любого человека. Иначе они не стали бы возводить такие соборы... Прости, но, похоже, лучше у меня не получится. Не силен я в этом.
— Все отлично, приятель, — сказал слепой. — Послушай, можно, я задам тебе один вопрос, а? Простой вопрос — ответь «да» или «нет». Мне просто интересно, я совсем не хочу тебя обидеть. Я же твой гость. Но позволь спросить: ты как, веришь в Бога? Ничего, что я спрашиваю?
Я покачал головой. Правда, он, конечно, этого не видел. Хоть подмигивай, хоть кивай — слепому какая разница? Я сказал:
— Скорее, не верю. Ни во что. Порой от этого очень тяжко. Понимаешь?
— Да, понимаю, — ответил он.
— Вот и я о том же.
Англичанин все никак не умолкал. Жена тихонько вздохнула, потом еще раз, глубоко, но так и не проснулась.
— Прости, — сказал я, — но я не могу описать, как выглядит собор. Не дано мне. Я и так старался изо всех сил.
Слепой сидел очень тихо, опустив голову, и внимательно меня слушал.
— Вообще-то все эти соборы не слишком меня трогают. Так, неплохой сюжет для очередной передачи, не больше, можно и посмотреть на ночь глядя.
В тот момент слепой стал откашливаться, и что-то у него в горле заклокотало, он достал из заднего кармана платок. Потом сказал:
—Я понял тебя, старик. Все путем. Такое бывает. Ты не волнуйся. И немного помолчав, вдруг спросил:
— Послушай, можешь сделать мне одолжение? Я кое-что придумал. Ты можешь принести пару плотных альбомных листов? И ручку. Что если мы вместе нарисуем собор? Нужны бумага и ручка. Давай, приятель, тащи.
Я пошел наверх. Ноги были как из ваты. Обычно ватными они становились после пробежки. Открыв дверь в комнату жены, я осмотрелся. Нашел пару ручек в маленькой корзинке на столе. Потом стал думать, где бы раздобыть бумаги.
Внизу, на кухне, я нашел бумажный пакет из магазина, ко дну которого прилипла шелуха от лука. Я вынул все, что лежало в пакете, и встряхнул его разок. Принес его в гостиную, пальцем соскреб прилипший мусор, разгладил ладонью складки и разложил пакет на кофейном столике.
Слепой встал с дивана, сел рядом со мной на ковер. Потом он тщательно разгладил пакет, — каждый краешек — и даже уголки не забыл.
— Итак, — сказал он. — Начнем.
Он нащупал мою руку, ту, в которой я держал ручку. Своей рукой он накрыл мою.
— Давай, приятель, рисуй. Рисуй. Я буду следить, вот увидишь. Просто начинай рисовать. Сам увидишь, — сказал слепой.
Я и начал. Сначала я нарисовал квадрат, напоминавший домик. Может быть, он даже чем-то напоминал наш дом. Потом пририсовал крышу. С двух сторон крыши я начертил шпили. Бред.
— Отлично, — сказал он. — У тебя замечательно получается. Наверное, и представить не мог, что когда-нибудь придется заниматься чем-то подобным? Да, жизнь — странная штука, это всем известно. Не останавливайся, рисуй дальше.
Я нарисовал сводчатые окна. Изобразил контрфорсные арки. Навесил массивные двери. Я не мог остановиться. А телевизионный канал уже отрубился.
Я положил ручку и слегка размял пальцы. Слепой начал водить руками по бумаге. Кончиками пальцев, кивая, он внимательно изучал каждый кусочек пакета, на котором побывала ручка.
— Отлично получилось, — наконец произнес он.
Я снова взял ручку, и он вновь накрыл своей ладонью мою руку. Я опять взялся за дело. Я не художник. Но все равно я продолжал рисовать.
Моя жена открыла глаза и уставилась на нас. Она выпрямилась, ее халат был по-прежнему распахнут.
— Чем это вы занимаетесь? Ну-ка давайте рассказывайте.
Я не ответил. Ответил слепой:
— Мы рисуем собор. Вместе пытаемся его нарисовать. Нажимай посильнее, — попросил он. — Да, вот так, хорошо. Точно могу сказать, приятель, у тебя отлично получилось. А говорил, ничего не выйдет. Но ведь вышло, правда? Теперь все обретает ясные очертания. А сейчас мы попробуем кое-что особенное. Как рука — тверда, не дрогнет? А теперь нарисуй людей. Какой же это собор, если там нет людей?
— Роберт, что происходит? Роберт, что вы делаете? В чем дело? — не унималась жена.
— Все в порядке, — успокоил он ее. — А теперь закрой глаза, — сказал слепой, это он уже мне.