Закончилось оно так же, как начиналось — в страшных религиозных судорогах: римская тиара столкнулась с авиньонской, и Церковь, одна возвышавшаяся над развалинами, также пошатнулась, сотрясенная Великим западным расколом.
XV век явился полоумным с самого рождения. Казалось, что сумасшествие Карла VI распространяется, как зараза: тут и английское вторжение, и грабеж Франции, и свирепые схватки бургиньонов с арманьяками, мор и голод, разгром при Азенкуре, Карл VII, Жанна д’Арк, освобождение и успокоение страны энергичным врачеванием Людовика XI.
Все эти события затормозили работы на соборных стройках.
В общем, XIV век лишь продолжал здания, начатые в предшествующем столетии. И лишь в конце XV, когда Франция наконец передохнула, можно видеть новый подъем зодчества.
Добавим, что частые пожары не раз и не два пожирали целые части храмов, которые нужно было перестраивать; иные, как в Бове, совсем рухнули, и пришлось возводить их заново или же, за недостатком денег, просто укрепить и заткнуть дыры.
За исключением немногих, как в Сент-Уане или в Руане, редком примере храма почти целиком выстроенного в XIV веке, кроме башен и западного фасада, совершенно новых, а также собора Реймсской Божьей Матери, архитектоника которого, вероятно, без особенных разрывов воспроизводилась по первоначальному плану Юга Либержье или Робера де Куси, ни один из наших соборов не воздвигался как целое, следуя указаниям зодчего, их задумавшего, и ни один не остался нетронутым впоследствии.
Таким образом, большинство соборов сводят воедино усилия многих богобоязненных поколений, но можно утверждать и следующее: невероятно, но факт, до наступления Ренессанса гений строителей, сменявших друг друга, оставался на одном уровне; если они и вносили изменения в планы своих предшественников, им удавалось так внести личные свои находки, и превосходные, чтобы ничем не повредить целому. Свой гений они прививали к гению первых мастеров; получалось непреложное хранение святых останков изумительного замысла, непрестанное дуновение Святого Духа. Лишь в обманную эпоху торжества сумасбродного и легкомысленного искусства язычества угасло чистое пламя, иссякло светоносное целомудрие Средневековья, когда Бог запросто, по-домашнему жил в душах, и абсолютно божественное искусство сменилось совершенно земным.
С тех пор как явилось роскошество Ренессанса, Дух Святой исчез, и смертный грех в камне мог утверждаться, как ему угодно. Грех изуродовал законченные при нем здания, опорочил их чистые формы, и это, наряду с развратом скульптуры и живописи, привело к совершенному вырождению храмов.
Матери Заступницы не стало, и все обрушилось. Возрождение, столь превозносимое историками с легкой руки Мишле, стало концом мистической души, концом монументального богословия, смертью духовного искусства и всякого великого искусства во Франции!
Стоп, где же это я? — вдруг осекся Дюрталь, вглядываясь в плохо мощенные переулки, уходившие от соборной площади в Нижний город.
Он понял, что за мечтаньями миновал дом аббата.
Дюрталь поднялся обратно, остановился у старенького домика и позвонил. Медная заслонка в двери отворилась, закрылась вновь, служанка, затопотав старыми башмаками, приоткрыла дверь, и Дюрталь вместе с уже поджидавшим его аббатом вошел в комнату, загроможденную статуэтками. Статуэтки были повсюду: на комоде, на столе, на маленьком столике.
— Не обращайте внимания, — сказал аббат Плом, — и не смотрите на них; вовсе не я подбирал этот ужас, но поневоле разделяю стыд за эту пошлятину: все это подношения прихожанок!
Дюрталь посмеялся, но ему все же стало не по себе от этих наполнявших комнату немыслимых обломков католического идеала.
Там было все: черные луженые медью рамки с гравюрами Богородицы, исполненными Бугро и Синьолем, «Се человек» Гида, Пиеты, святые Филомены; еще — собранье статуэток раскрашенных: Марии, расписанные в мерзло-зеленый цвет цукатов и розовый — английских конфет; Мадонны, глуповато уставившиеся на собственные ноги, и расставившие в стороны руки, из которых веером торчали желтые лучики; Жанна д’Арк, присевшая, как курица на яйцах, возведя к небу белые шары глаз и прижимая знамя к бюсту, закованному в гипсовые латы; святые Антонии Падуанские, бодренькие, прилизанные, с иголочки одетые; Иосифы, не то чтобы плотники, но уж никак не святые; Магдалины, у которых катились из глаз серебряные пилюльки, словом, целая куча ханжеских побрякушек высшего ремесленного качества, принадлежащая к разряду так называемых «вещей в мюнхенском вкусе», что продаются в магазинах с улицы Мадам.