— Гастон! В честь чего сей фейерверк?! — крикнул Огюст, врываясь в гостиную, действительно освещенную четырьмя свечами, вставленными в большой хозяйский канделябр.
— В честь меня, разумеется! — ответил голос из глубины гостиной.
И тогда молодой архитектор увидел, что в его квартире не только зажжены свечи, но вовсю растоплен камин, который обычно до позднего вечера еле-еле теплился, а растапливался по-настоящему только к ночи. В глубоком кресле возле камина сидел, закинув нога на ногу, черноволосый молодой человек в элегантном и, судя по всему, очень дорогом костюме, а у ног его валялась картинно брошенная на пол мохнатая волчья шуба.
Огюсту не надо было всматриваться, чтобы узнать этого человека, хотя он не видел его два с половиной года.
— Тони! — закричал он и ринулся к гостю, который тотчас вскочил и, перепрыгнув через шубу, бросился ему навстречу.
— Огюст, милый мой! Здравствуй!
Они кинулись друг другу в объятия, и прошло немало времени, прежде чем они, осыпав один другого целым потоком полубессвязных слов и восклицаний, уселись наконец за стол, на который предусмотрительный Гастон уже водружал тарелки с холодными куропатками и крупно нарезанной колбасой, а в добавление к ним две бутылки прекрасной выдержки «Вдовы Клико».
— Это ты притащил? — растроганно спросил товарища Огюст. — Узнаю тебя, щедрая душа!
— Ничего я не притаскивал, — засмеялся Антуан. — Я пришел, открыл твой буфет, увидел, что вина маловато для нашей встречи, а закуски и того меньше, ну и отправил твоего слугу в ближайшую лавку, разумеется, после того как он растопил пожарче камин. С меня, знаешь ли, довольно русских снегов, и я не желаю мерзнуть еще и в Париже!
— Что с тобою было в России? Расскажи! — Огюст прямо-таки захлебывался от нетерпения.
— Было такое, от чего я удрал сломя голову, хотя, возможно, и не к моей чести, — махнув рукою, Модюи вытащил нож и принялся отковыривать сургуч с головки одной из бутылок. — Вернусь когда утрясется, если, конечно, это будет не через десять лет Я писал тебе все время из Петербурга, там я и жил, и, надо сказать, превосходно устроился, но все полетело к чертям этим летом. А накануне проклятого сражения под Москвой я, как на грех, в Москве и оказался: поехал за обещанным мне еще прежде вознаграждением (я дом там переделывал одному болвану-купцу) да вот и застрял.
— И ты видел московский пожар? — голос Огюста даже немного дрогнул.
Антуан поставил на стол еще не открытую бутылку и обеими руками выразительно стиснул свои виски.
— Чтоб мне только в кошмарах не снились эти дни! — проговорил он, откидываясь на стуле, будто недавнее воспоминание сразу отняло у него все силы. — Да, Огюст, я видел это! Пылающую Москву, расстрелы поджигателей и даже только заподозренных в поджогах… Я видел, как озверели и наши и русские. Мне страшно было в эти дни открыть рот, чтобы москвичи не поняли, кто я. Они обычно безошибочно отличают своих аристократов, ни черта не говорящих по-русски, от настоящих французов. Я думал, они меня могли бы разорвать. Ну и приложил все усилия к тому, чтобы покинуть Россию до лучших времен, ибо при таком положении дел мне и в Петербург страшно было возвращаться. Надежные люди, само собою, за большие деньги устроили мне отъезд в Швецию, ну а оттуда я уже прибыл сюда и здесь узнал о том, что произошло с нашей армией на Смоленской дороге, и о возвращении императора. Вот уже неделя, как я в Париже.
— Неделя?! — ахнул с возмущением Огюст. — И за это время ты не побывал у меня ни разу?
— Если бы я знал, где тебя искать! — развел руками Модюи. — В Шайо я не решился сунуться, помня, как меня любит твой дядюшка Роже. Он же считает, что я совратил тебя, «заразил архитектурой».. Первые дни я был еще немного не в себе после всех этих потрясений и не догадался справиться о тебе у Молино. Честно говоря, даже позабыл, что ты теперь у него. А тут еще гром среди ясного неба: ты изменил имя и стал называться мсье де Монферран! Вот и ищи тебя!.
— Имя я только удлинил, — засмеялся Огюст. — На то были причины… Итак, за твое возвращение, Антуан, и за нашу встречу!
Он взял у товарища распечатанную бутылку, наполнил бокалы и поднял один из них. Антуан взял другой, они чокнулись.
— Да сгинут все наши печали! — воскликнул Модюи. — За тебя, мой милый Огюст, мой драгоценный спаситель! Пью до дна! Ну, а теперь говори, как же твои дела? Ты писал мне, что чуть было не взял Большой Римский приз?
— Это я похвастался, — вздохнул Огюст. — Хотя, да, проект мой, как и в восемьсот седьмом году, оказался одним из лучших. Одним из… Но для Большого приза у меня было еще маловато покровителей. Персье лишь в последние полтора года особенно расположен ко мне. Впрочем, быть может, у меня и способностей не хватает. Молино от меня в восторге, а платит по-прежнему гроши. Правда, я участвовал в работах над церковью святой Мадлен. Интересно! Школу в этом году заканчиваю… Мсье Шарль находит меня талантливым. Он мне только сегодня это говорил. Еще я, возможно, через год женюсь, во всяком случае, дело идет к обручению.