— Ради бога, найдите их! — молодой человек посмотрел на своего будущего родственника таким взглядом, что тот потупился. — Что бы мне ни угрожало, я из-за всего этого прежде всего место потеряю. Молино, узнав, что меня отдают под суд, тут же позаботится об этом: у него и так много лишних архитекторов… Куда же мне, а? В Сену?
— Ну, милый мой, откуда такие мысли? — возопил мсье Пьер. — На вас это не похоже!
Легкая краска проступила на лице Огюста, он устыдился своего порыва малодушия. Но тут же его губы скривила ироническая ухмылка, он махнул рукою и проговорил незнакомым глухим голосом, глядя не на Шарло, а в кирпичную темную стену своей камеры:
— Я устал, мсье! До мерзости… Я сознаю, что меня, как шахматную фигуру, двигают взад и вперед какие-то тупые, безмозглые силы! Меня! Человека, творца, черт возьми, если талант в этом мире что-то значит и дает право так называться… Я ненавижу войну, а мало ли мне пришлось воевать? Мне противно унижение и раболепство, а приходится унижаться и раболепствовать… Вот сделал один раз шаг смелый и отчаянный: преподнес Александру этот самый альбом, и меня винят во всех смертных грехах. Среди бела дня, на глазах у соседей, хватают возле своего дома и тащат в тюрьму, и какой-то идиот, какой-то скот, который не имеет ни убеждений, ни совести, называет меня изменником и государственным преступником, допрашивает и с грамматическими ошибками вписывает в протокол какие-то, с его точки зрения, умные фразы! Боже мой, как это перенести?!
— Успокойтесь, Огюст, успокойтесь, не впадайте в истерику! — мсье Пьер взял молодого архитектора за руку и наклонился к нему, стараясь придать своему лицу как можно более сострадательное выражение. — Даю вам слово, я буду стараться вам помочь. Но только мне надобно уверить моих высоких покровителей, а таковые у меня, вы знаете, имеются, так вот, их надо уверить в том, что вы — близкий мне человек.
Огюст удивленно посмотрел на него:
— Куда уж ближе? Я ведь почти жених вашей дочери. Или вы мне решили отказать, коль скоро я оказался в Ла-Форсе?
— Что вы, что вы? Наоборот, мой дорогой! — глаза мсье Пьера так и засверкали, и в выражении лица против его воли появилось что-то хищное, словно он кинулся из засады на жертву, которую давно поджидал. — Я как раз и хочу это подчеркнуть! Но о вашем сватовстве надобно сообщить моим высоким покровителям, а вы ведь еще и не посватались, вы все тянули… Кто же знает вас как жениха Люси? Однако же, если я покажу им подписанный вами и заверенный у нотариуса контракт… Я хочу сказать, письменное ваше обязательство в такой-то срок заключить брак…
При этих словах Монферран, уже окончательно овладевший собою, вдруг сразу многое понял. Вернее говоря, он понял почти все, но не решился сразу сделать самый важный и самый ужасный вывод. Однако внутри у него все задрожало, он напрягся и сумел подавить готовый вылететь возглас бешенства.
— Вы находите, что это поможет? — спросил он совершенно спокойно.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — уверенно ответил мсье Шарло. Я захватил обязательство с собою. Вот оно. А мой нотариус согласен его заверить в ваше отсутствие при условии подлинной подписи. Пузырек с чернилами у меня тоже при себе, и перо имеется. Извольте же.
Это было уже слишком! Огюст понял, что мсье Пьер ко всему прочему недооценивает его ум, и ему захотелось запустить пузырьком в эту добродушнейшую физиономию. Но вместе с тем расчет противника был слишком верен — у жертвы не было выбора!
— На какой срок рассчитано обязательство? — спросил молодой человек, разворачивая лист бумаги и стараясь не показать дрожи в кончиках пальцев. — Когда я обязан заключить брак?
— Через полгода, — ответил мсье Пьер, тоже делая над собою усилие, чтобы не показать торжества.
Огюст с досады решил хотя бы поторговаться, к тому же теперь ему как никогда хотелось получить отсрочку, и он сказал, пожимая плечами:
— Нет, это невозможно, мсье. Вы же знаете мои обстоятельства. Через полгода я еще не смогу жениться: у меня не будет не то что денег, а и почвы под ногами. Кто знает, когда мои дела устроятся? Напишите год, и это будет то, что нужно.
— Год? И вам не стыдно? — упрямый торгаш уже не желал уступать. — Сколько же моя бедная девочка будет ждать, а соседи судачить о ней по воскресеньям в церкви? Вы же бывали у нас в доме! Люси в вас влюблена и ни о ком другом не хочет слышать. И что за глупые мысли о деньгах? Вы же знаете, и я вам говорил: уж на свадьбу-то я деньги найду.