— О, конечно! — воскликнул молодой человек, чуть не плача от стыда.
Пять минут спустя Шарло исчез, дав узаконенному зятю слово, что через два-три дня его заключение благополучно закончится.
Около десяти минут Огюст ходил взад-вперед по камере, иногда останавливаясь и прижимаясь лбом к прохладной стене, чтобы охладить свой пыл.
За дверью камеры, прерывая монотонный шаг часового, раздались чьи-то клацающие шаги. Звон шпор и бряцание сабли умолкли перед самой дверью, и заключенный ясно услышал повелительный голос подошедшего:
— Именем императора!
Дверь распахнулась.
Господин в форме полковника национальной гвардии, шагнув вперед, но не переступив порог, воскликнул тем же тоном, каким только что объявил, от чьего имени он здесь:
— Мсье Огюст Рикар де Монферран?
— Да, — молодой человек невольно встал навытяжку, стараясь не выдать ни своего изумления, ни волнения.
— Приказом его императорского величества вы свободны!
— То есть… Как?! — задал Огюст глупый вопрос, думая, что либо ослышался, либо ему просто привиделась эта блестящая фигура при шпорах и сабле.
— Вы свободны, мсье. Мне приказано объявить вам об этом, — повторил полковник, кажется не сдержав улыбки. — Выходите отсюда, что же вы стоите?
В следующий миг Огюст не вышел, а прямо-таки выпорхнул из камеры, и когда офицер шагнул за ним в коридор, вдруг бесцеремонно схватил его за рукав мундира, снизу вверх заглянул ему в лицо, ибо полковник был много выше его, и воскликнул в сердцах:
— Ах, какая жалость! Ну отчего вы не пришли на четверть часа раньше? У вас что, лошадь плохая?
Полковник вытаращил было глаза, но тут же фыркнул себе в усы, пожал плечами и спросил:
— А что случилось бы, если бы я на четверть часа не опоздал?
— Вернее сказать, не случилось бы! — поправил его архитектор. — Но тем не менее я вам от всего сердца благодарен. Тюрьма Ла-Форс мне осточертела, как вы легко можете догадаться. Спасибо, мсье, и прощайте!
— Погодите прощаться со мной, — на галерее, куда вела дверь из коридора, полковник догнал освобожденного узника и неторопливо пошел с ним рядом. — Вас недалеко отсюда ждет карета, мсье де Монферран.
Огюст вздрогнул:
— Вы только что сказали мне, что я свободен? Я ослышался?
— Нет. Вы свободны. Но вас хочет видеть лицо, которому ни один свободный человек не может отказать, во всяком случае, я бы на вашем месте не посмел отказаться от такого приглашения.
Вот теперь Монферрану показалось, что он сходит с ума.
— Как вы сказали?! — пролепетал он, замирая на месте. — Кто меня зовет? И куда?
— Вас желает видеть его величество император, по чьему приказу вы были мною освобождены, — пояснил невозмутимо офицер. — Я уполномочен доставить вас в Тюильри.
— Ну что же! — и неожиданно для себя Огюст рассмеялся. — Раз так, едем! Только, даю слово чести, я незнаком с императором!
От Маре, где находилась тюрьма Ла-Форс, до дворца Тюильри было изрядное расстояние, и дорогой у Огюста не раз являлось желание хоть что-нибудь разузнать у полковника, тем более что и тот разглядывал своего попутчика с почти неприкрытым любопытством. Однако оба предпочли сохранять молчание.
Около пяти часов вечера они вошли в так называемый «малый покой» дворца и за дежурным офицером императорской охраны проследовали к дверям одного из кабинетов, где еще три недели назад любил отдыхать в уединении Людовик XVIII, а теперь строил новые дерзкие и заранее обреченные планы Бонапарт.
— Желаю удачи, мсье архитектор! — напутствовал Огюста полковник и решительным движением распахнул дверь кабинета, не постучав в нее, ибо время их прихода, очевидно, было заранее условлено.
И вот Монферран испытал, пожалуй неожиданно для себя, настоящий трепет. Он никогда не видел Наполеона вблизи, но волновала его даже не самая встреча, а то, что могло последовать за нею. Ему вдруг представилось, что в этом внезапном приглашении, в этом необъяснимом участии, которое проявил к нему человек, никогда не интересовавшийся судьбою отдельных людей, заключено нечто грозное и что ему предстоит еще отстаивать только что полученную свободу.
Маленький, коренастый человек в скромном военном мундире стоял возле окна кабинета. Недалеко от него с объемистой папкой бумаг в руках застыл вполоборота к двери немолодой мужчина в штатском платье, с очень подвижным лицом и упрямым взором. Огюст тут же вспомнил, что видел его лет двенадцать назад, случайно оказавшись на площади Каррузель[34] во время стихийно возникшего там народного собрания, где шум поднимали и задавали тон оппозиционеры Трибуната[35], негодующие по поводу провозглашения первого консула французским императором. Память подсказала архитектору имя этого человека. То был отважный якобинец Бенжамен Констан[36], враг Наполеона, призванный им ныне для составления либеральной конституции новой империи, при помощи которой возвратившийся властелин надеялся усмирить волнения в стране.
34
Площадь Каррузель — одна из центральных площадей Парижа, где в конце XVIII в. архитектором Ш. Персье и П. Фонтеном (1762–1853) была сооружена Триумфальная арка.
35
Трибунат — одна из коллегий, образованных в годы французской революции. Состояла из 100 членов, назначалась Сенатом. Трибунат стоял в оппозиции к Наполеону, и тот постепенно уменьшал его компетенцию, пока не нашел возможным совсем его упразднить.
36
Констан Бенжамен (1767–1830) — французский либеральный писатель, якобинец, видный политический деятель республики, блестящий оратор, противник тирании Наполеона. В период Ста дней, стараясь завоевать симпатии республиканцев, Наполеон поручил ему составление новой конституции.