Ральф постоял раздетый, босиком на холодных плитках пола, прежде чем опуститься в воду. Оттянул пальцами кожу, слегка обвисшую на боках. Снова принялся изучать свое лицо в запотевшем зеркале. Испугался и вздрогнул, когда Мариан окликнула его из-за двери:
— Ральф! Дети играют в своей комнате. Я позвонила Ван-Уильямсу и сказала, ты не выйдешь сегодня. Я тоже собираюсь остаться дома. — Помолчала. Потом: — Я тебе приготовила вкусный завтрак, дорогой. Он на плите. Поешь, когда выкупаешься. А, Ральф?
— Замолчи, пожалуйста, — ответил он.
Он сидел в ванной до тех пор, пока не услышал, что Мариан в детской собирает детей гулять. Одевает их, спрашивает, разве они не хотят поиграть с Уорреном и Роем? Он прошел через весь дом в спальню и закрыл дверь. Долго смотрел на постель, прежде чем забраться под одеяло. Лег на спину и уставился в потолок. Он поднялся, прошел в кухню. Сел у стола… Ральф плотно смежил веки. В комнату вошла Мариан. Он отвернулся к стене. Мариан сбросила халатик и села на край постели. Протянула руку и стала гладить его спину под одеялом. Сказала:
— Ральф?
Он весь сжался от прикосновения ее пальцев. Потом позволил себе расслабиться, совсем немного. Так было легче. Рука гладила спину, потом бедро, живот. Мариан легла рядом. Он долго не поворачивался к ней. Он после вспоминал об этом: очень долго, сколько мог. Потом повернулся и будто провалился, опрокинулся в забытье, в огромный, оглушающий, замечательный сон, и во сне изумлялся переменам, наплывавшим словно волны, переменам невозможным и чудесным, словно волны переворачивавшим его самого и всю его жизнь.
Вас бы на мое место
Телефон зазвонил, как раз когда он уже обработал почти всю квартиру пылесосом и теперь возился в большой комнате — щелевой насадкой пытался добраться до кошачьих шерстинок, забившихся между диванными подушками. Остановился, прислушался, выключил пылесос. Отправился к телефону.
— Алло, — сказал он. — Майерс слушает.
— Майерс, — сказала она. — Ну как ты? Что ты там делаешь?
— Ничего, — ответил он. — Привет, Пола.
— Слушай, у нас в редакции сегодня праздничный вечер. Тебя приглашают. Карл тебя приглашает.
— Боюсь, я не смогу прийти, — сказал Майерс.
— А Карл буквально минуту назад сказал: звони своему старикану. Тащи его сюда, что он там заперся в башне из слоновой кости. Тащи его к нам, в реальный мир, пусть выпьет с нами! Карл очень смешной, когда выпьет. Майерс?
— Я слушаю, слушаю, — сказал Майерс.
Когда-то Карл был его начальником. Всегда говорил, уеду в Париж, засяду за роман. А когда Майерс ушел с работы, чтобы засесть за роман, Карл сказал, ну, подождем, когда твое имя появится в списке бестселлеров.
— Не могу я прийти, — сказал Майерс.
— Слушай, у нас тут ужасная новость, — Пола продолжала разговор, будто он ничего и не говорил, — сегодня утром узнали. Помнишь Ларри Гудинаса? Он еще работал у нас, когда ты поступил. Помогал редактировать книги по науке. А потом его повысили, стал работать самостоятельно, а потом вдруг взяли да выгнали. А сегодня утром он покончил с собой. Выстрелил себе в рот. Можешь себе представить, а, Майерс?
— Я слушаю, слушаю, — сказал Майерс. Он попытался вспомнить Ларри Гудинаса. Высокий, сутулый, залысины, очки в стальной оправе, яркие галстуки. И он мог себе представить резкий рывок и откинутую назад голову.
— Господи, — сказал Майерс. — Что тут скажешь. Очень жаль.
— Приезжай в редакцию, а, дорогой? — сказала Пола. — Поболтать, немножко выпить, музыку послушать. Ведь рождество. Приезжай, а?
С другого конца провода к нему доносились и музыка, и голоса.
— Не хочу туда, — сказал он. — Пола?
За стеклом медленно плыли снежинки. Он смотрел, как они уплывают прочь, потом провел пальцами по стеклу. Вывел свое имя. Ждал.
— Что? — спросила она. — Я слышала. Хорошо. Слушай, а давай забежим к Войлю и чего-нибудь выпьем, а, Майерс?