Часом позже, когда они лежали в постели, зазвонил телефон. Он выругался, но не встал и не взял трубку. Телефон продолжал звонить.
— Может, что-нибудь важное, — сказала она, садясь на кровати. — А вдруг это моя няня? Она знает этот номер.
— Это жена, — сказал Карлайл. — Можешь не сомневаться. С ума сходит баба. Скоро совсем рехнется. Я не возьму трубку.
— Ладно, мне все равно пора ехать, — сказала Кэрол. — Милый, мне так хорошо с тобой было. — Она погладила его по щеке.
К середине первой четверти учебного года миссис Уэбстер проработала у него уже почти шесть недель. За это время жизнь его претерпела немало перемен; он, например, начал привыкать к мысли о том, что Айлин уехала, причем уехала, как он теперь понимал, навсегда, и уже не питал иллюзий, что все поправится. Лишь в поздние ночные часы — ночью Кэрол с ним не было — он мучился сознанием того, что не может избавиться от своей любви к Айлин и все еще горюет по поводу случившегося. Но в целом его жизнь, как и жизнь детей, текла беспечально; благодаря заботам миссис Уэбстер, они прямо-таки расцветали. По заведенному в последнее время порядку, она готовила обед и к приходу Карлайла из школы доставала его из духовки горячим. Уже при входе в дом он вдыхал аппетитные запахи, доносившиеся из кухни, и видел, как дети в столовой помогали миссис Уэбстер накрывать на стол.
Время от времени он спрашивал миссис Уэбстер, согласна ли она поработать у него дополнительно в субботу. Она соглашалась, но только не с утра. Утренние часы по субботам ей нужны самой, да и о мистере Уэбстере позаботиться надо, объясняла она.
Когда выпадали такие субботы, Кэрол оставляла своего Доджа на попечение миссис Уэбстер, и они уезжали обедать в какой-нибудь загородный ресторан. Ему казалось, что он заново начинает жить. Хотя от Айлин не было ни звонков, ни писем уже в течение шести недель, он понял неожиданно для себя, что больше не испытывает ни гнева, ни горечи, вспоминая ее.
В школе они почти уже прошли искусство средневековья — осталась только готика. Курс Возрождения начинался еще не скоро, во всяком случае после рождественских каникул. В это самое время Карлайл заболел. Под утро заложило грудь и разболелась голова. Руки и ноги сделались ватными. Когда он двигался, начинала кружиться голова. Проснувшись в воскресенье в таком состоянии, он подумал, что надо бы позвонить миссис Уэбстер, попросить ее приехать и увезти куда-нибудь детей. Малыши вели себя хорошо, приносили ему сок и содовую воду. Но он не мог за ними присматривать. К утру следующего дня он так расхворался, что ему хватило сил лишь на то, чтобы добраться до телефона и сообщить начальству, что заболел. Женщине, взявшей трубку, он назвал свое имя, школу, в которой служит, предмет, который преподает, и характер заболевания. Посоветовал пригласить на время своего отсутствия Мела Фишера. Фишер был художник. Три-четыре дня в неделю, по шестнадцать часов подряд, он писал маслом абстрактные картины, но никому их не продавал и даже не показывал. Карлайл с ним дружил.
— Возьмите Мела Фишера, — сказал Карлайл женщине, слушавшей его на другом конце провода. — Фишера, — шепотом повторил он.
Он лег в постель, закутался в одеяла и задремал. Сквозь сон услышал, как на улице зарокотал мотор пикапа и потом, дав обратную вспышку, умолк. Через некоторое время за дверью спальни раздался голос миссис Уэбстер:
— Мистер Карлайл?
— Да, миссис Уэбстер. — Он не узнал собственного голоса. Не поднимая век, сказал: — Заболел я. Позвонил в школу. Сегодня полежу.
— Ясно, — сказала она. — Не беспокойтесь, я обо всем позабочусь.
Немного погодя, лежа в полусне, он услышал, как вроде бы открылась и закрылась парадная дверь. Он прислушался. Из кухни доносился тихий мужской голос. Кто-то выдвинул из-за стола стул. Потом раздались голоса детей. А несколько позже — он не мог определить точно, сколько времени прошло, — к двери его спальни подошла миссис Уэбстер и спросила:
— Мистер Карлайл, не вызвать ли врача?
— Не надо, обойдется и так, — ответил он. — Думаю, это всего лишь сильная простуда. Но мне что-то жарко. Наверно, слишком тепло укрылся. Да и в доме духотища. Может, вы отключите отопление? — Сказав это, он почувствовал, что снова впадает в забытье.
Потом услышал, как в гостиной дети разговаривают с миссис Уэбстер. «Пришли они или, наоборот, уходят? — спросил он себя. — И какой сегодня день?»
Он снова задремал. Но звуки открывающейся двери разбудили его. У постели появилась миссис Уэбстер. Она положила руку ему на лоб.
— Да вы весь горите, — сказала она. — У вас температура.
— Ничего, поправлюсь. Мне бы только побольше поспать. Да и отопление надо бы выключить. Будьте добры, пожалуйста, дайте мне аспирина — ужасно болит голова.
Миссис Уэбстер вышла, оставив дверь спальни открытой. Было слышно, как бормочет телевизор.
— Сделай потише, Джим, — попросила она. Тотчас стало тише, и Карлайл заснул.
Но сон его длился недолго, потому что в спальне вдруг снова возникла миссис Уэбстер с подносом в руках. Она присела на край его кровати. Он стряхнул с себя сонливость и попробовал сесть. Она подсунула ему под спину подушку.
— Примите вот это, — сказала она и протянула ему таблетки. — И запейте. — В другой руке она держала стакан с фруктовым соком. — А еще я принесла вам манную кашу. Вы должны поесть. Вам это полезно.
Он взял в рот аспирин и выпил сок. Кивнул головой. Но веки его сомкнулись сами собой. Он опять готов был заснуть.
— Мистер Карлайл.
Он открыл глаза.
— Я не сплю. Извините. — Он немного выпрямился. — Мне жарко, только и всего. Который час? Половина девятого?
— Чуть больше половины десятого.
— Половины десятого, — повторил он.
— А теперь я покормлю вас кашей. Откройте рот. Шесть ложек, не больше. Вот первая. Открывайте. Поедите, и вам будет легче. А потом будете спать. Съедите всю кашу и спите сколько угодно.
Он съел с ее помощью кашу и попросил еще сока. Вдоволь напившись, вытянулся на кровати. Уже засыпая, чувствовал, что она накрывает его еще одним одеялом.
Проснулся он за полдень. О том, что день уже наступил, он догадался по слабому свету, проникавшему через окно. Он протянул руку и немного отодвинул штору: солнца не видно, все небо заволокло тучами. Он медленно поднялся с постели, нащупал ногами шлепанцы и надел халат. Придя в ванную, посмотрелся в зеркало. Умылся и принял еще аспирина. Вытерся полотенцем и прошел в гостиную.
За обеденным столом, покрытым газетой, сидела миссис Уэбстер и помогала детям лепить из глины фигурки. Несколько странных существ с длинными шеями и выпученными глазами они уже успели слепить. Фигурки напоминали не то жирафов, не то динозавров. Миссис Уэбстер подняла глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
Карлайл опустился на диван, откуда ему хорошо были видны дети, сидевшие вместе с миссис Уэбстер за столом.
— Спасибо, лучше. Немного лучше. Голова, правда, все еще болит, и жар не совсем прошел. — Он коснулся лба тыльной стороной ладони. — Но все же лучше. Да-да, лучше. Спасибо, что помогли мне утром.
— Дать вам еще чего-нибудь? — спросила миссис Уэбстер. — Фруктового соку, чаю? Думаю, что можно и кофе, но чай, наверно, лучше. А полезней всего фруктовый сок.
— Нет, нет, спасибо. Вот только посижу здесь немножко. Надоело лежать. Небольшая слабость, а так ничего. Миссис Уэбстер!
Она посмотрела на него вопросительно.
— Сегодня утром я вроде бы слышал голос мистера Уэбстера, он и правда заходил? Вы не подумайте, я очень рад. Просто мне жаль, что я не имел возможности познакомиться с ним.
— Да, это был мой муж, — подтвердила она. — Он тоже хотел познакомиться с вами. Вот я и позвала его в дом, да только день мы выбрали неудачный: вы захворали. Я было хотела рассказать вам о наших с мужем планах, но оказалось, что сегодня не время.
— О каких планах? — с тревогой спросил он, и у него екнуло сердце.
Она покачала головой.
— Потом. Это не к спеху.