– Что же мне делать? – печально усмехаясь, спросил Огюст.
– Прежде всего постараться снова не угодить в армию, ибо все идет к тому, что призывать начнут уже всех подряд.
Огюст сморщился:
– Господи помилуй! Но ведь я уже два года работаю у мсье Молино, и он… он мной очень доволен.
– Разумеется! – Персье пожал плечами. – Но это не значит, что он вас защитит, ему не до того, да и не привык господин главный архитектор Парижа оспаривать высочайшие повеления. И я не смогу вам помочь: официально вы со мною очень мало связаны, я не могу, к примеру, заявить, что вы мне непременно нужны. Ну а как сейчас ваше здоровье?
– К сожалению, мсье, великолепно. В последние три года я начисто перестал хромать, да, впрочем, и прежняя хромота мало помогла бы: я же кавалерист.
– Тем более. Думайте, как избежать призыва, а если все же вас призовут, умерьте свою отвагу: глупо умирать героем в заранее обреченной военной кампании. Ну а когда наконец все это кончится, чем бы оно ни кончилось, придется искать окольных путей к успеху.
– А именно? – грустно спросил молодой человек.
– Вероятнее всего, уехать… Что вы смотрите на меня с таким испугом? Так поступали многие. Кстати, вы мне рассказывали о своем друге… как его? Ма…
– Модюи. Антуан Модюи.
Персье кивнул:
– Я слышал о его стремительном взлете. По утверждению моих знакомых, этим взлетом он обязан не выдающимся своим способностям, а выдающимся капиталам и связям своего отца.
– Неправда! – покачал головою Огюст. – Модюи очень талантлив. Я его хорошо знаю.
– Такие слова делают вам честь, как другу прежде всего, ибо полагаю, что дать полную оценку чужому дарованию, не проявившемуся пока что ни в чем, вы не можете. Однако мне говорили, что ваш друг уехал в Россию?
– Два года тому назад, мсье Шарль. Представляю, как он там себя теперь чувствует: быть сейчас французом в России почти то же, что волком на псарне… Но в восемьсот десятом году Тони поехал туда с самыми радужными надеждами: ему там обещали хорошее место и высокий чин. До того у Антуана были неприятности: я, кажется, вам говорил – он едва не был из-за чьей-то клеветы арестован по обвинению в заговоре и два месяца скрывался в Булони, пока его отец не замял совершенно этого дела. Потом произошел очень быстрый его взлет, его имя стало известно при дворе, и мне странно, что вы, мсье, тогда с ним не познакомились – говорили о нем много.
– Помню, и это как раз охладило мой интерес, – фыркнул Персье. – Я люблю, когда об архитекторе говорят уже в связи с его творениями, хотя бы начатыми… Хм! Ну а дальше?
– Дальше – приглашение приехать в Россию, в Петербург. Антуан его принял. Я иногда получал его письма оттуда… он был доволен службой.
Персье искоса бросил быстрый взгляд на своего спутника и улыбнулся:
– Я слышал, ареста он избежал благодаря вам.
– Это правда, – кивнул Огюст. – Но я ему тоже обязан. Пять лет назад, покинув отцовский дом, я остался без гроша в кармане… мне пришлось узнать, что такое голод, и это едва оправившись от ранений… Отец Антуана нашел мне тогда работу, и, если бы не это, я бы не смог, вероятно, возобновить своего обучения.
Персье слегка улыбнулся:
– Услуга за услугу. Буржуа вроде мсье Модюи-старшего, насколько я знаю, просто так ничего не делают. Хорошо же. Не теряйте связи со своим Тони, Огюст. Быть может, его успехи в России, если таковые имеются, помогут и вам впоследствии найти свое место под этим неласковым к нам, смертным, небом… Однако вот и Новый мост. Я сворачиваю. А вам, если не ошибаюсь, отсюда уже недалеко?
– Совершенно верно. До свидания, мсье Шарль.
Персье запросто, почти по-дружески, простился со своим учеником, ибо считал его таковым по праву, часто принимая его в своей мастерской и консультируя его первые проекты.
– Навестите меня на будущей неделе, мой мальчик! – сказал он, пожимая руку молодого человека.
Огюсту было теперь действительно недалеко от дома, однако он должен был зайти еще в две-три лавочки и купить подарки родне к завтрашнему Рождеству, для этой цели он сберег в своем кошельке целых шестнадцать франков, что при скромных его доходах было подлинным проявлением нежных родственных чувств. Но холод и густой мокрый снег заставили молодого человека переменить свое намерение: он решил отложить покупки до утра и свернул с набережной на улицу, в конце которой последние три года снимал квартиру, состоявшую из двух небольших, но приличных комнат.