… В голове постепенно прояснилось. Я открыл глаза. Под потолком голубоватым светом мерцали длинные люминесцентные лампы, за зарешеченными окнами буднично серел день. Сначала не мог сообразить, где нахожусь. Со всех сторон тихие жалобные стоны, громкое сопение, бессмысленное бормотание. Скосив глаза посильнее, на стоящей рядом койке увидел вытянувшегося человека. Это был мужчина лет за пятьдесят, здоровый, с заросшей седым волосом широкой грудью. Лицо со странным восковым налетом, будто присыпано пылью, веки плотно сомкнуты, нос заострился. Дернул руками — привязаны, ноги тоже. Конечности занемели до колен, до локтей. Они ничего не чувствовали. Оторвав голову от подушки, огляделся вокруг. Все койки — больше десятка — заняты. Кто как будто спит, кто стонет, кто тяжело дышит, бормочет. По коридору в рваных робах, в подобиях тапочек на босу ногу, туда — сюда мотаются странные люди с тупым выражением на лицах.
— Умер. Ночью, — качнув растрепанным чубом по направлению вытянувшегося человека, прохрипел сосед справа. — После завтрака унесут в морг. Если не переполнен. А может и весь день пролежать.
Я откинулся на подушку, на лбу выступила испарина. Мертвецы, дебилы, решетки на окнах…. Боязнь замкнутого пространства перехватила дыхание резиновым комком страха. Это конец. Конец…
— Брат… Сестра…, — крикнули из дальнего угла. — Мне плохо. Развяжите, помираю…
Никакой реакции.
— Брат, помираю…
Вошел один из бродивших по коридору, невысокий полный мужичок с опущенными плечами:
— Водички дать? Привезли, — наклонился он к зовущему. — Два дня не было, а сегодня целый бензовоз приперли.
— Развяжите…
— Не имею права. Если развяжу, самого бросят на вязку.
— Кто здесь шумит? — на пороге возник мускулистый санитар в застиранном халате. Подойдя к кровати просившего, ткнул кулаком в лоб. — Еще раз вякнешь, схлопочешь двойную порцию галоперидольчика.
— Леша, покойника когда вынесут? — негромко спросил сосед справа.
— Когда придет заведующий отделением, — не оборачиваясь, ответил тот. — Зафиксирует смерть и в морг. В четвертой палате еще один на подходе, на ладан дышит.
— Не дай Бог ночью помрет. Выносить некому и некуда. Морг, наверное, переполнен.
— Вчера родственники несколько трупов забрали, — успокоил Леша. — Сегодня тоже подъехали. Место найдется.
Он ушел. Стоны, вскрики, животное сопение… Липкий горячий пот ручейками стекал с висков за уши, к телу клеилось рваное покрывало. Сердце билось гулко, с надрывом, с перебоями. Со стороны выхода из барака послышались металлические звуки. Полный мужичок, благодушно улыбаясь, внес в палату поднос с железными тарелками, с парой ложек каши на них.
— Завтрак, ребята, — объявил он. — Сейчас буду кормить.
— Батя, «утку» подсунь, — попросили через проход. — Уссываюсь.
— «Утку»? Сейчас.
Мужичек отставил поднос, засеменил за посудиной. Затем снова занялся непосредственным делом. Наконец дошла очередь до меня. Пресная каша застревала в горле. Не желая проскальзывать в желудок. А мужичок уже снова совал алюминиевую ложку в рот:
— Давай, давай, милок, тридцать человек не кормлены. Пошире раззявливай, тут всего ничего.
Он же принес железную кружку подслащенного пойла с куском черного хлеба. Рядом лежал мертвец. Ни есть, ни пить не хотелось. Но где–то глубоко в сознании билась мысль, что надо, иначе силы иссякнут. Тогда не встать. Сердце не должно стучать в холостую, оно должно работать, за счет пищи вытесняя обильным потом из тела всякую дрянь. Я давился и глотал, стараясь не глядеть по сторонам.
Завтрак закончился. Где–то через час принесли носилки. Сдернув с койки мертвеца, уложили на брезентовую растяжку. Руки болтались по боками. Их скрестили на груди.
— А в морге просто перевернут носилки и все, — вздохнул сосед справа. — Как дрова…
Время тянулось бесконечно медленно. Я то впадал в забытье, то встряхивался. Начался отходняк, чувство страха усилилось. Руки задеревенели теперь до плеч, а ноги до ягодиц. Обед проспал, ужин никто не предложил. Часов в десять вечера ходячих погнали на отбой. Вошла медсестра, всунула в рот несколько таблеток, впорола пару уколов галоперидола с другим, от — шибающим разум, лекарством. Я снова провалился в бездну.
Очнулся только к обеду следующего дня, прозевав завтрак. Стало понятно, что добровольные официанты специально не будят спящих, чтобы присвоить порции себе. Поэтому едва переваливаются с наполненными постной пищей животами.