К Папену и его жене прибавились две дочери, а немного погодя свояченица. Образовался семейный подряд. Одна из дочерей привела с собой еще и мужа. Мы косились в их сторону, но молчали, потому что сами отдали участок от рыбного магазина до угла базара. Как говорится, после драки кулаками не машут. Данко, правда, бросил однажды в сердцах:
— Честное слово, ребята, я приведу сюда табор.
И сдержал свое слово. Где-то через полмесяца от дверей все того же рыбного магазина до самого входа на блошиный рынок, который находился посередке нашего участка, как флаг солдатики во время парада, выстроились родственники Данко, дальние и ближние, с табличками на груди. Папена со всем семейством зажали между газетным киоском и палаткой по продаже аудиокассет. Но семейный подряд и не думал унывать. К тому времени они принимали своих, прирученных клиентов и на ваучеры, и на доллары, и на все прочее. Так что подряд практически ничего не потерял. Лишь потеснился немного, делая из осиного гнезда частые вылеты вдоль нашего участка. То один, то другой член семейства подкатывал к нам якобы за советом или предложением. На самом деле хитрые бестии просто приручали к постоянному своему присутствию. Не успевал кто-либо отлучиться на час- два или вообще не выйти на работу, как один из них уже банковал на его месте. Улыбки у неродных дочерей Папена и у свояченицы ослепительно белозубые, радостно-милые, голоса приятные. Любой клиент не находил силы перед ними устоять. А мы с хмурыми, вечно озабоченными лицами, наоборот отпугивали иногда весьма выгодных продавцов золота, долларов и прочего. Злились, ругались, гнали от себя крепкозубых девочек, их мамашу, самого Папена. Но семейство оказалось на редкость навязчиво сплоченным. Члены его с удивительным упорством продолжали обрабатывать нас улыбками, мягкими голосами. Даже цыгане растерянно разводили руками. Орешек оказался не по зубам. А здесь еще Армян, моложавый старик под шестьдесят лет, прискакал с центра рынка и тоже принялся подстраиваться к застолбленному участку. Сначала на груди у него висела табличка с надписью: «Покупаю скрипку, старые часы, изделия старины». Нам старье было ни к чему, поэтому не видели в нем конкурента. Я даже заступился за него, когда ребята погнали назад, на базар. Защитил, мать бы его, на свою голову. Скрипка, как мы его окрестили, в скорости прибавил к надписям на табличке еще одну, маленькую. Мол, покупаю купоны. На хохло-баксы тоже мало кто обращал внимания. А Скрипка, не хуже семейного порядка, продолжал крутиться между нами юлой. Рассказывал смешные истории, доказывал, что он, как и Данко, родился и вырос на базаре. Мы посмеивались над сутулым, вечно недобритым, в разбитых ботинках, в заношенной одежде, которую впору запихнуть в мусорный бак, полубомжем. И вдруг начали замечать, что стоило кому-нибудь из нас отвернуться, Скрипка уже покупает ваучеры, золото или монеты. А если ребята засекали непозволительные действия, он тут же протягивал вещь, мол, пожалуйста, покупайте. Я только посмотрел.
— Вот старый пердун, все-таки внедрился, — заметил однажды Аркаша, досадливо сплевывая в сторону. — Бедному еврею посрать уже негде.
— Интернационал, — поддакнул я. — Цыгане, армяне, евреи, латыши, кацапы…
— А кто латыш? — насторожился Аркаша. Про хохлов почему-то не спросил.
— Жена Папена. Предки ее из Латвии. А хохол вон он, бегает к нам с базара. Скоро тоже внедрится, как Штирлиц в логово «Абвера».
— Ну, уж этого допускать никак нельзя.
— Куда ты денешься, дорогой. Все свои, никого на хрен послать нельзя.
— Беспредел, — завелся Аркаша, багровея. — Они скоро и нас отсюда попрут.
— Беспредел не беспредел, а работаем мы с тобой уже рядом, на маленьком пятачке. Это факт. А как стояли до недавнего времени? Друг друга едва в бинокль разглядывали. Вот тебе и весь беспредел.
— Пора чистку устраивать. Схожу-ка я к давнему корешку, в школе вместе учились. Сейчас в уголовке заправляет. Намекну о беспорядках, пусть погоняет.
— У Папена двоюродный брат в подполковниках ходит. Так что, там бесполезно. Сами можем нарваться на неприятности.
— Я не про Папена.
— Про кого еще, про Скрипку? Кому он нужен, старику под шестьдесят, имеет справку на скупку старинных монет и прочего. За цыганей сказать? Данко свой парень, а его табор к нам не лезет. Больше закладывать некого. И стоит ли, все равно весь базар скоро будет здесь, потому что ребята надыбали — люди охотнее продают на входе, нежели в центре рынка. Клиентам кажется, что здесь безопаснее, все на виду. В базаре же тьма народу. Кинули и смайнали, ищи потом иголку в стоге сена. А здесь бежать некуда, стоим, как на ладони. Вот и оставляют они свое богатство у нас, чтобы потом с деньгами идти за покупками. Пацаны это прекрасно понимают. Короче, ловить нам, брат, скоро будет нечего.
— Но это же беспредел. Надо немедленно устанавливать жесткий контроль, — не мог успокоиться Аркаша, напуганный моим неутешительным прогнозом. — В общем, так, сегодня после работы собираемся вместе и устраиваем маленькое совещание.
— Тьфу… Говорю тебе, что поздно. Во-первых, цыган уже провел акцию возмездия, полтабора выставил. Во-вторых, Лана, старшая дочка жены Папена, мотнет круглой попой, менты головы теряют. А потом она только пальчиком будет показывать, кого убрать, а кого оставить. Угол на главном входе в базар уже забит. Сам видишь, на нем крепко обосновался Длинный из группы Бороды. К нему, в свою очередь, все чаще подклеевается его корешок Очкарик. Если одного Скрипку прогнать, это называется найти крайнего, тогда как дело не сдвинется с места.
— Хорошо, что ты предлагаешь?
— Держать свои законные места, на которых стоим. Остальную территорию пусть дербанят сколько угодно, все равно не удержим. Тем более, ваучер прокрутится лишь до конца года, потом разгонят всех.
Аркаша сделал губы куриной гузкой, поскользил отрешенным взглядом поверх текущей толпы. Вздохнув как бегемот, поправил табличку на груди:
— Да, ты прав, прошли те времена, когда мы втроем держали весь участок, могли послать подальше кого угодно. И скажи ты, молодежь приходит с такими бабками, которые мне за всю жизнь не снились. Наглые, цепкие, — он повернулся ко мне. — Попомнишь мое слово, приватизацию продлят еще минимум на полгода, или вообще на год.
— Ты опять за свое? — устало спросил я.
— За что за свое?
— За то, что нужно провести чистку, только дурак не в состоянии разгадать твой намек.
— Да, я за чистку. Сегодня же вечером проведем совещание с Данко, с Папеном, раз уж он внедрился.
— Данко давно отвалил от нас. Он не поддержит идею, потому что тогда придется убирать цыган, а это уже невозможно. Папен хоть и ругается со своей, как кошка с собакой, но после развода с первой бабой живет в ее квартире. Вопросы есть?
Аркаша зябко пошевелил плечами, потер ладонью левую сторону груди. Сразу после чернобыльской аварии, его призвали в армию якобы на переподготовку. Но направили в Припять. Оттуда приехал разбитый, часто хватался за сердце. Знал я его давно, еще по обмену книгами на книжном рынке. Тогда он был упитанным, уверенным в себе дядей. Впрочем, и сейчас почти такой.
— Вопросов нет, — вяло отозвался он.
— У тебя сколько ваучеров?
— Штук двадцать.
— Погнали, сдадим? «Донкомбанк» принимает по восемь пятьсот. Один хрен работы нету, сливщики тоже куда-то пропали.
— Погнали. Пускай здесь старый хрыч Скрипка похозяйничает.
В предбаннике филиала «Донкомбанка» на Станиславского, рядом с магазином «Ковры», народу было не пробиться. За разговором мы не заметили, что ваучеристы почти со всего базара давно примчались сюда. Филиал оказался единственным в городе местом, принимавшем ваучеры по столь высокой цене. Я как-то пропустил мимо ушей переданную Виталиком информацию об этом. Здесь же оказались и Папен, и Данко, и Успевший хапнуть за нашей спиной десяток чеков Скрипка. Данко стоял к кассе ближе. Я окликнул, показал пачку ваучеров.
— Быстрее давай. Но деньги мелкие.
Выхватив у Аркаши чеки, я присоединил к своим и, через головы, отдал цыгану. Ребята промолчали, потому что знали, мы работаем в одной группе. Они делали точно так же, если в очереди стоял человек из их клана, Пробившись ближе к барьеру, я стал наблюдать, как две мымры тщательно просматривают ваучеры, отбирая только с четкой печатью, не мятые, без единой помарочки. Мысленно пожелал, чтобы из моей пачки не выбраковали ни единого. Несколько чеков купил с дагестанскими печатями, два с калмыцкими, а один вообще откуда-то, то ли из Башкирии, то ли из Мордовии. Печать такая огромная, что полностью закрывала всю заднюю часть ваучера. Ростовские нашлепки аккуратные, круглые и четкие, как яичко. Особенно Советского района. По кругу маленькая надпись, обозначающая, кем выдан чек, внутри маленький значок и номер сберкассы под ним. На дагестанских и других печатях надписи многоэтажные, вдобавок, как правило, расплывчатые.