Поднявшись по высоким ступеням, мы вошли в полутемный прокуренный коридор. Слева невысокий деревянный барьерчик с дежурным за ним, справа, подальше, такие же перильца с воротцами, отделяющие задержанных. Загнав нас в угол небольшой комнатки — приемника, начальник побежал выяснять, свободен ли какой из кабинетов. Это была не его вотчина. Районное отделение находилось за Ворошиловским проспектом. Почувствовав свободу, я сразу принялся за обработку парня:
— Слушай, коллега, вот тебе твои баксы и мы расходимся как в море корабли, отвечая каждый за себя.
Он, было, протянул руку, но сразу ее отдернул.
— Этот… здоровый, уже знает, что они у тебя.
— Ну и что, скажешь, хотел продать, а потом передумал.
— Ты хочешь все свалить на меня? — испугался он.
— Почему? Я их все равно еще не купил.
— Получается, что я инициатор.
— А какая разница. Если заведет дело; мы будем фигурировать в нем одинаково.
— Нет. Я получаю зарплату в долларах.
— О-о, прогресс, — обрадовался я за коллегу. — Тогда тем более не о чем говорить. Ты чист.
— Ты просто вернешь их мне и все. Потому что они мои, и я имею право обменивать их на российские рубли, — не слушая доводов, продолжал парень. — Но при нем, так будет честнее.
— Ты как я в молодости, — брови мои нахмурились. — Доллары нужно обменивать в государственном банке, а не на базаре. Пойми, ты можешь остаться с пустыми руками, потому что баксы, не дай Бог, подошьют к делу, — я задумался. — Хорошо, тогда скажи, что отдал их мне для того, чтобы проверить, фальшивые или нет.
— Нам фальшивыми не платят, — отпарировал журналист. — И он это прекрасно знает.
— Ничего он не знает, — психанул я. — Ему надо показать, что он работает. А что трупы по городу валяются, а убийц и след простыл, да квартиры чистят под метлу, им наплевать. Зато на таких делах он орел.
— Не надо выдумывать, пусть останется как есть, — как заведенный забубнил парень. — Все обойдется.
Сплюнув, я сжал кулаки и отвернулся. Но злиться долго, тем более, образумить напарника мне не дали. Калитку отворил один из подчиненных начальника.
— Баксы при тебе? — настороженно спросил он у меня.
Я молча протянул сложенные доллары. Облегченно вздохнув, оперативник мигом извлек из портфеля листок бумаги, быстренько состряпал акт об изъятии. Подозвав кого-то из нештатных сотрудников, заставил расписаться за свидетелей и, подсунув бумагу мне, ткнул ручкой в конец акта:
— Вот здесь.
— Ничего я не буду подписывать, — угрюмо буркнул я.
— Тогда отвезем в следственный изолятор, — пообещал оперативник. — Там тебя быстро расколят.
— А если подпишусь? — поднял голову я.
— Не знаю, на усмотрение начальника. Если первый раз, соблаговолит и отпустить. С предупреждением, конечно.
Я подумал, что если повезут в изолятор, то там шмон проведут капитальный. После него уповать будет не на кого. Оставшись же на воле, можно будет что-нибудь придумать. Подмахнув бумагу, отдал авторучку.
— Нормально. Не могу сказать, что дурак, — удовлетворенно кивнул оперативник. — Пойдем, начальник ждет.
Письменный стол в небольшом с сейфами кабинете был завален папками. Нас, ваучеристов, часто приводили сюда. Но обыскивали редко. Выписав квитанцию на штраф за незаконную деятельность, отпускали на все четыре стороны. И мы снова занимали свои места. До следующего возникновения проблемы с пополнением федеральной кассы за наш счет. Начальник расположился на скрипучем стуле за столом, бросив толстые как бревна руки на кусок органического стекла поверх столешницы.
— Как же так, писатель, — с несильным кавказским акцентом сразу заговорил он. — Работник творческой профессии, служитель, как говорится, муз, И вдруг спекулянт. Валютчик.
— В первый раз, — развел я руками.
— Э-э, дорогой, темнишь. Разве мы с тобой не встречались?
— Может быть, в вашей республике. Я ездил туда по приглашению ваших писателей.
— Вот как! И где же ты был?
— В основном, в горных селениях, на шашлыки выезжали. Кахетинское, имеретинское пробовал.
— Хорошие вина?
— Лучшего не отведывал. Двадцати пяти литровую бутыль осушили задолго до того, как миновали последний поворот перед Орджоникидзе. Где-то в Дарьяльском ущелье.
— Значит, на Крестовом перевале побывал?
— В Мцхета, древней столице, тоже. Вообще, гамарджоба, генацвале. Извини, батоно, забыл поприветствовать.
— Лиса, а? — подмигнув сидящему напротив другому оперативнику, указал на меня начальник. — Но ты не ответил на вопрос, как забросил сочинять книги и стал спекулировать долларами.
— А кто вам сказал, что я бросил писать, — развел я руками. — Работаю над новым произведением, но денег на издание нет. Вот и пришел на базар.
— Подзаработать, — хитро сощурился кавказец.
— Для выпуска книги, — уточнил я.
— Получается?
— Слабо. Разве вы меня часто видели среди ваучеристов?
— А долларами почему стал заниматься?
— Знакомый попросил. Но я их так и не купил. Подоспели вы.
— Так рассчитайся за них.
— Когда выпустите, а то и бабки, и баксы накроются.
— Это не в моей компетенции, — отвел взгляд начальник. — Видишь человека, который ведет твое дело? Его проси, ко мне обращаться не надо.
Задев животом столешницу, он поднялся со стула, прошелся по комнате взад-вперед. Затем заговорил снова:
— Да, дорогой, влип ты как муха в липучку. Годика на три, а? — моргнул он оперативнику. — Хорошо, что не стал, как другие спорить, подписал протокол об изъятии. Иначе я тебя уже сейчас отправил бы в изолятор.
— Ребята говорили, что вы человек добрый, — заискивающе начал я. — А у меня первый привод. Ребенок маленький. Сын, четыре месяца.
— Четыре?! Молодец. А на вид седой уже. А кто ж тебе говорил, что я добрый? Не помню, чтобы добрым был.
— Ваучеристы. Они вас уважают.
— Нет, ты понял? — воздел он ладони по направлению опять же к оперативнику. — Я их гоняю как диких баранов, а они, говорит, уважают. За что меня уважать? За то, что покоя не даю?
— За справедливость, — как бы безразлично пожал я плечами. Кажется, удалось найти слабую струнку.
— А почему они не уважают меня? Я говорю им одно, они делают по-своему. Я срываю таблички, они снова их рисуют.
— Люди. Жить хотят.
— А я не человек?
— Большой человек.
— Вот именно. Прощаешь, прощаешь — никакой благодарности.
— Я буду, благодарен, если вы отпустите меня.
— Тебе сказали, к кому обращаться, — начальник подошел к двери, крикнул кому-то. — Машина не подошла?
У меня похолодело в груди. Значит, все лестные слова даром. Все-таки упечет в изолятор, мать честная. А там, по рассказам побывавших в нем ребят, не кайф. Душно, клопы, тараканы. В туалет не достучишься, тюремщики звери.
— Разберись с ним, — сказал начальник оперативнику. — Пойду посмотрю, что у них случилось.
Без интереса потеребив протокол в руках, оперативник отложил его в сторону и посмотрел на меня.
— Ты действительно еще не рассчитался за доллары?
— Нет.
Подойдя к двери, он крикнул, чтобы привели парня. Затем снова уселся за стол. Когда журналист вошел, кивнул в его сторону:
— У него покупал?
— Да.
Быстро раскрыв сумку, я отсчитал несколько полтинников и десяток и сунул парню в руки.
— Так у тебя и деньги в сумке! — оперативник оторопело пробежал протокол изъятия глазами. — Ничего себе, работнички. Не обыскали, не внесли, — потерев ладонями виски, он повернулся к парню. — Ты пока подожди в коридоре, потом вызову.
Когда дверь закрылась, я тихо заговорил:
— Может, договоримся, начальник? Я действительно первый раз влетел. Никогда такого не было. И не будет.
— Все вы так говорите, — буркнул тот. — А на другой день, или даже через час, снова с табличкой.
— Но ты же знаешь, что ваши ребята — Гелик, Андрос — меня не трогают. Я больше по ваучерам, купонам, монетам работаю. А с баксами как не везло, так и не везет. Отпусти, в долгу не останусь.