— Кончился коньячок, — хозяин приподнял над столом пустую бутылку.
Немного посидев, я молча подался домой. К счастью, ключ оказался в кармане. В квартире никого не было. Закрывшись, я завалился спать.
Утром, едва опохмелившись остатками подпольной водки, помчался к Людмиле. Она была в комнате одна с сыном. Принаряженная, накрученная, как показалось, помолодевшая. Бабка с Антоном торговали разным товаром на улицах города.
— Ты приезжала ко мне вчера? — с порога пошел я в наступление.
— Нет — натягивая Данилке рубашечку, не оборачиваясь, ответила она. — С чего бы я к тебе приезжала. У меня маленький ребенок, а ты бухаешь.
Эта новость и ошарашила, и разожгла чувство ревности еще сильнее. Если бы Людмила не вырядилась, если бы обернулась ко мне, я еще опомнился бы. Но сейчас ее равнодушие просто взбесило.
— Ты прикатывала ко мне и с Данилкой, не помнишь? И вообще, откуда ты узнала, что я бухаю?
— Почувствовала, за километр разит.
— Тебя видел сосед из первого подъезда.
— Он дурак, мог и ошибиться, — пожала плечами Людмила.
— А ты умная, хитрая? У меня снова появились насекомые.
— А я при чем, — усмехнулась она. — Не надо где попало шляться.
— Значит, ты ни при чем, — тихо прошипел я сквозь зубы. Кровь толчками била в голову. — Где ты была вчера вечером?
— Дома, где же мне еще быть.
— Никуда не выходила?
— Нет.
— Вчера ты сама сказала мне, что оставила Данилку с матерью. Вот я и спрошу у нее.
— Пусть и выходила, не помню, — Людмила чуть замешкалась. — Если ты пришел устраивать скандал, то можешь закрыть дверь с обратной стороны.
— Та-ак, все ясно, — уверенность в том, что она приезжала ко мне, окрепла. — Куда ты истратила деньги, которые я тебе дал?
— Не твое дело, — вспыхнула она. — Они мои, как хочу, так ими и распоряжаюсь.
Я вспомнил, как она рассказывала, что бывший любовник, живущий этажом выше, часто выпрашивал деньги на бутылку. Сейчас, наверное, тоже что-нибудь купила тому офицеру за мой счет. Сделав шаг вперед, я ударил ее кулаком в лицо.
— Сволочь, на мои деньги поишь и кормишь своих хахалей?
Людмила отшатнулась назад. Затем схватила Данилку, прижала к себе. В глазах вспыхнуло презрение:
— Уходи, — выкрикнула она. — И больше не переступай порога нашего дома.
— Вот как, я тебе уже не нужен, — кулак снова опустился на подрумяненную щеку. Сын заплакал. — Сначала мы поедем и спросим у соседа, с кем ты приезжала.
— Никуда я не поеду, — закричала она. — Уходи отсюда.
— Нет поедешь, — я ударил еще раз. Накрутил длинные волосы на руку, потащил на себя. — Надо же поставить окончательную точку.
— Поедем, — вдруг согласилась она. — Только отпусти меня.
Ребенок был одет, он испуганно таращил глазенки на меня. Когда мы вышли в коридор, Людмила сунулась в соседнюю дверь, заколотила ладонями, ногами. Никто не откликнулся. Я врезал ей пощечину. Тогда она направилась к выходу из квартиры. Двор был пустой. Проскочив его, мы пошагали по немноголюдной улице. Людмила все время бегала глазами по сторонам. У проходной мясокомбината, она резко свернула влево, взбежала по ступенькам вовнутрь.
— Помогите, — закричала охранникам. — Он нас бьет.
Из-за стойки лениво вышел мужчина в форме, неторопливо оглядел всех с ног до головы:
— Успокойся, — взяв ее за руку и отводя в угол, посоветовал он. Обернулся ко мне. — Она же с ребенком.
— С-сука, — едва разжал я сцепленные зубы. — Я тебе верил…
— Больше не приходи, — нервно задергала подбородком Людмила. — Не открою.
— Сто лет ты мне… Сына жалко.
— Он не твой, понял?
— Ах ты… дрянь.
Не обращая внимания на загородившего дорогу мужчину, я шагнул было вперед. Затем развернулся и выскочил за двери проходной. По груди расползалось знакомое чувство пустоты.
— Он мой, — донеслось издалека. Запоздалый возглас пролетел мимо ушей, не затронув сознания..
Несколько дней я приходил в себя. Неожиданно проснулась дикая любовь к сыну. Днем и ночью маленький Данилка стоял у меня перед глазами. В который раз уже такое наваждение. В прошлые разбеги не находил себе места, даже мультики спокойно не мог смотреть, выключал телевизор. И теперь. Казалось, что Людмила не следит за ребенком, бросила его, он, бедный, плачет день и ночь. Или вообще решила сдать в детский дом, зачем ей двое, без них жрать нечего. К тому же, она не совсем нормальная. Я кусал зубами подушку, драл ногтями обои на стенах. Недаром люди говорят, что поздний ребенок самый дорогой. Данилка представлялся мне красивым, умным. Многообещающим из всех детей… Гороскоп подтверждал надежды. Рожденный в год Собаки и в месяц Водолея, сын характеризовался как ученая Собачка, интеллектуал в своей среде. Значит, во что бы то ни стало, необходимо было дать ему достойное воспитание, поддержать на первых шагах. Разве Людмила могла по настоящему заняться им, если сама так и осталась ни на что не годной. Антон учиться бросил тоже. Больше не выдержав жестоких пыток, позвонил куму с кумой. Что Игорь, что Светлана принялись успокаивать одинаково. Тогда попрозрачнее напомнил куму, что не только являюсь крестным отцом его сына Максима, но и он крестил моего Данилку. Игорь согласился поехать к Людмиле. Мы подошли к двери на четвертом этаже старого кирпичного дома в послеобеденное время. Звонили долго, то он, то я. Наконец, послышался шорох:
— Кто там?
Я сразу узнал голос матери Людмилы, заторопился со словами:
— Откройте, мне поговорить надо.
— И не приходи больше никогда, — заволновалась старуха. — Избил Люду, а теперь шастаешь. Мы милицию вызывали. Участковый сказал, что если бы ты жил в нашем районе, он бы тебя посадил на несколько лет. Уходи, чтобы и духу твоего не было.
Мне хотелось крикнуть, что она с отцом и раньше становилась поперек дороги дочери, мешая той найти свое счастье. Но сил хватило лишь на один вопрос:
— Елена Петровна, позовите Людмилу, я дам ей деньги, продукты и рубашку для Данилки.
— Нету Люды, нету. Уехала, — с надрывом в голосе залопотала старуха. — С Даней на Украину, не знаю, когда приедут. Отходите, иначе у меня молоток под рукой. Я не Люда. В обиду себя не дам. Больше не тревожьте, по добру, по здорову.
Странные люди, испуганные на всю жизнь и пьянками отца, и долгим грохотом кулаков любовников Людмилы в дверь, и, вдобавок, моей пьяной выходкой, закончившейся безобразной дракой. Прав я или не прав, для них не имело никакого значения. Неужели нельзя спокойно открыть дверь и так же спокойно объяснить, что данный субъект в данной квартире просто нежелателен.
— Пошли, — растерянно поморгав ресницами. Дернул меня за рукав кум. — Больше здесь делать нечего, вряд ли они откроют.
Это я понял и сам. Спустившись по лестнице, мы молча пересекли двор. На Буденновском проспекте кум притормозил. Обернувшись ко мне, участливо оглядел с ног до головы:
— Что собираешься делать дальше?
— Не знаю. Пора завязывать с бухаловом.
— Само собой. Я бы посоветовал переменить обстановку. Если, конечно, остались деньги.
Вечером этого же дня поезд Ростов — Адлер увозил меня из Ростова в желанное сердцу Лазаревское. Аркаша с женой отбыл в данном направлении немного раньше. Глядишь, доведется встретиться. Зря затеял скандал с Людмилой, теперь и впереди пустота, и сзади ничего, к чему тянуло бы вернуться. Получив постельные принадлежности, под равномерный стук чугунных колес я попытался уснуть. В восемь утра маленький, чистенький, аккуратный вокзальчик, уже без скромного памятника адмиралу Лазареву, снесенного адыгами два года назад, примет в свои объятия, освежит лицо пряным субтропическим дыханием. А когда-то здесь была малярийная дыра, превращенная в здравницу усилиями этого самого Лазарева. От различных болезней адыги мерли как мухи. Коротка же память у малочисленного племени, теперь утюжившего прямые дороги небольшого поселка лакированными иномарками.
Дня три я старался не замечать ничего вокруг. Только море и горы, покрытые колючими корявыми деревьями с вкраплениями кустов ореха — фундука, барбариса, шиповника и дикой абрикосы. Затем потянуло на танцы в расположенный на вершине одной из невысоких гор санаторий «Тихий Дон». Внизу, на территории шестой поликлиники посреди поселка, танцплощадка пустовала. Всего года три назад я отплясывал на ней с женщинами разных национальностей. Даже лишил невинности, правда. По обоюдному согласию, студентку медицинского института из бывшего Куйбышева, чувашскую княжну. Теперь рассчитывать можно было лишь на сбившуюся с демократической ноги какую бабенку. Отдыхающие обособлялись, все больше семьями, замкнутыми компаниями. Два вечера я ловил удачу. Наконец, меня просто сняла давно наблюдавшая со стороны толстая симпатичная женщина. Если бы не полнота, она бы полностью удовлетворила мои вкусы. В данный момент ее подруга, стройная фигуристая болтушка, нравилась больше. А когда я узнал, что по гороскопу она еще и Рыба, то есть, самый подходящий по всем показателям знак, то сделал серьезную попытку переметнуться к ней. Опоздал. Буквально через два часа знакомства толстушка грубо заволокла в придорожные кусты и с поросячьим восторгом принялась тягать по необъятным телесам как грязную рубашку по стиральной доске. Я так и не понял, где у нее кончались половые губы и начиналось влагалище. И то, и другое, Природой рассчитывалось, наверное, на слона. В течении нескольких дней я пробовал сорваться с крючка, пока не дошло, что пароход давно отчалил от пристани. Еженочно информируемая обо всем, моя Рыба бросилась в объятия первому подвернувшемуся высокому худому колхознику с голосом гусеничного трактора на весенней пахоте. После танцевального марафона, крепко подпитые, мы уже сношались в комнате женщин парами на близко стоящих скрипучих кроватях. Я долго не мог кончить. В конце концов, задрал жирные ноги толстушки себе на плечи и чуть не с яйцами влез в яростно клокочущую расплавленной лавой живую извивающуюся кишку. Ни о каком соприкосновении с твердой шейкой матки, присутствующей у простых смертных, речи быть не могло. Казалось, толстушка вся состоит из влагалища. Закатив глаза, она зашлась в таком долгом визге, что терзающие друг друга на соседней кровати мгновенно притихли. Выдернув член, я со злости впер его в задний скользкий проход. Толстушка уже ничего не соображала. Хоть рукой по локоть, хоть ногой по колено — реакция была бы одинаковой. Колхозник сполз с моей Рыбы, прошлепал босыми ступнями к столу. Плеснув в стакан вина, гулкими глотками осушил его.