Выбрать главу

Этот человек, более известный под латинским именем Гебер, был арабским алхимиком VIII века и остался в истории благодаря тому, что первым применил к герметизму научный и экспериментальный подход. Если верить различным толкователям, этот основоположник изобрел прежде неизвестное лабораторное оборудование, описал химические операции перегонки и кристаллизации и изготовил много важных препаратов. Но, хотя его книги оказали огромное влияние на западных средневековых алхимиков, большинство приписываемых ему произведений созданы не им и являются апокрифами.

Настоящим автором «Summa Perfectionis» был Поль де Тарант, писатель XIII века, позже прозванный псевдо-Гебером, так как он выдавал многие из своих сочинений за переводы трудов Джабира ибн Хайяна. Тем не менее это произведение, представляющее собой не что иное, как сумму герметических знаний того времени, стало одним из основных источников для алхимиков прошлого и настоящего. Так что не приходится удивляться, что Вэлдон упомянул эту книгу.

Однако в документах из папки «Summa Perfectionis – Р.rubedo» ни слова не говорилось о произведении псевдо-Гебера. Тогда почему ее так озаглавили?

В самом деле, заметки Вэлдона касались самых разных тем: Виллара из Онкура, мифа о полой Земле, Агарты, Николя Фламеля и «Изумрудной скрижали». Все они так или иначе имели отношение к герметизму вообще, но не к «Summa Perfectionis» в частности. А значит… Либо Доктор просто-напросто воспользовался старой папкой с неподходящим заголовком, либо термин Summa Perfectionis по неизвестной пока Ари причине служил связью между этими разнообразными предметами.

Что же касается Р.rubedo… Если это действительно имя, Ари понадобится помощь Ирис. Но сейчас не стоит ее беспокоить: она уже выполняет одну его просьбу. Поэтому он решил поискать что-нибудь о символе, нарисованном под заголовком, и наскоро перечитал биографию его предполагаемого создателя – знаменитого Джона Ди.

Память не подвела Ари: это был английский математик и оккультист второй половины XVI века. Увлекавшийся астрономией и мореплаванием, водивший дружбу с картографом Меркатором, этот эрудит соединял научные изыскания с герметической философией. По его мнению, лишь это на первый взгляд парадоксальное сочетание знаний позволяет получить цельное представление о Вселенной.

Блестяще окончив Кембридж, он продолжил образование в Брюсселе и Париже, где еще в юном возрасте часто читал лекции по математике. Вернувшись в Лондон, Джон, придававший большое значение сохранению старинных книг и рукописей, предложил королеве Марии проект национальной библиотеки. Получив отказ, он решил создать собственное собрание. Всю жизнь он коллекционировал книги и манускрипты, открывая двери своей библиотеки студентам и ученым. Именно эта сторона биографии делала Ди особенно симпатичным в глазах библиофила Маккензи. Все прочее оказалось куда менее привлекательным.

Когда на престол взошла королева Елизавета, пробил звездный час Джона Ди. Известный своими обширными познаниями, он становится личным советником Елизаветы в делах науки, а также ее астрологом. О ее высочайшем доверии свидетельствует то, что королева поручила ему выбрать день своей коронации.

Под влиянием доктрин герметизма и пифагорейства Ди вначале утверждал, что число есть основа и мера всех вещей и ключ к познанию. Подобно каббалистам, в творениях Божьих он видел лишь «акты исчисления». Но со временем, недовольный способностью тогдашней науки к познанию мира, он обратился к сверхъестественному.

Ди был убежден, что способен сообщаться с ангелами, и вскоре в нем стали видеть в лучшем случае просветленного, а в худшем – опасного волшебника, так что в конце концов он утратил доверие своих соратников. В 1609 году он скончался в своей родной деревне в нищете и одиночестве.

Пролистав несколько страниц, Ари погрузился в изучение статьи о «Monas Hieroglyphica»,[27] герметическом сочинении, написанном Джоном Ди в 1564 году и посвященном глифу, изображенному на папке.

Этот сравнительно короткий текст представлял собой подробное истолкование символа, изобретенного автором, хотя и сильно напоминавшего алхимический символ ртути: по замыслу Ди он должен был выражать мистическое единство Вселенной.

Почему же он был изображен на обложке папки? Быть может, Доктор счел этот рисунок подходящей иллюстрацией к понятию «Summa Perfectionis»? Возможно, вершина совершенстваи есть поиск единства Вселенной, истины, которая сама по себе способна объяснить всю тайну творения…

Ари пробежал глазами двадцать четыре теоремы Джона Ди и переписал места, которые показались ему самыми интересными.

Наиболее простое представление и пример изображения всех вещей являют собой прямая линия и круг, независимо от того, существуют ли вообще эти вещи или же они скрыты под покровом Природы. Нельзя искусственно создать круг, не используя линию, и создать линию, не используя точку. Таким образом, лишь благодаря точке и монаде все вещи начинают проявлять себя как таковые. То, что находится на периметре, каким бы большим оно ни было и каким бы воздействиям ни подвергалось, всегда поддерживается центральной точкой.[28]

Следовательно, Джон Ди, который, как и многие его современники, не принял революционные теории Коперника, все еще придерживался геоцентрического взгляда на мир. А значит, единство космоса сводилось к этой центральной точке, монаде: единая истина, которая одна была зеркалом Вселенной в ее совокупности.

Пусть монада, простейшее выражение сложности Вселенной, и была этой точкой в центре круга – Джону Ди, чтобы дополнить свой глиф, все же понадобилось добавить к ней еще несколько символов. И далее он разъясняет, откуда в его рисунке взялись крест, солнце и луна:

Мы видим, что Солнце и Луну поддерживает прямоугольный Крест. В нашем иероглифе по вполне очевидным причинам этот Крест может обозначать как Тернер, так и Квартернер. Тернер образуется двумя прямыми линиями, имеющими общую точку пересечения. Квартернер составляют четыре прямые линии, образующие четыре прямых угла.

<…> Таким образом, не будет абсурдом изобразить секрет четырех Стихий, представив его в Элементарной форме, в виде четырех прямых линий, исходящих в четырех различных направлениях из одной общей и неделимой точки.

В этом последнем фрагменте Ари отметил понятия, близкие к «Summa Perfectionis» псевдо-Гебера ибн Хайяна. Одно несомненно: то, что ищет Доктор, связанно с алхимией.

Закончив чтение, Ари не сдержал снисходительной улыбки. Джон Ди определенно разделял присущее герметистам пристрастие к заумным идеям и извращенную склонность к интеллектуальному мракобесию. Настоящий одержимый. В чем он почти открыто признавался в одной из заключительных фраз: «Многое можно вывести из этих диаграмм, которые желательно изучать в тишине и молчании, нежели обсуждать вслух». И чуть дальше: «Здесь грубый Глаз не различит ничего, кроме Тьмы, и придет в великое отчаянье». Классический прием, излюбленный герметистами. В общем, «если вы ничего не поймете в моих писаниях, значит, вы тупые невежды, и не надейтесь, что я стану их вам растолковывать…». Удобный способ, чтобы не пришлось оправдываться за слишком туманные речи, которые скорее всего, по большей части ничего и не значат.

Впрочем, это подразумевалось едва ли не с первой страницы. Книга начиналась с гравюры, подпись к которой гласила: «Тот, кто не понимает, пусть либо молчит, либо учится».

Ари вовсе не был уверен, что хорошо понял заумные теории Джона Ди, но вот предложение помалкивать ему точно не понравилось.

30

Сидя на мотоцикле на углу улиц Монморанси и Тампль, Кшиштоф Залевски не на жизнь, а на смерть сражался с турецким сэндвичем. Острый соус стекал по рукам, угрожая испачкать одежду, и его то и дело приходилось слизывать, чтобы остановить жирный поток… Не самый подходящий ужин по такой жаре, но ему не хотелось спускать глаз с подъезда дома 51, а поблизости нашелся только торговец кебабами.