– Видите ли, именно этим и прекрасно научное сообщество, подобное нашему. Позволить гуманитариям вроде меня вынести свои интуитивные догадки на строгий суд представителей точных наук. В этом заключается секрет истинного познания. Наука и воображение не могут обойтись друг без друга. Тот, кто не видит скрытой поэзии в математике, ничего не смыслит в красотах Вселенной. Что же… Продолжим, – сказал наконец Вэлдон. – Так о чем я говорил? Ах да!
Ведя авторучкой по листку бумаги, он прочитал две фразы:
– «Так ты обретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая тьма». Любопытно, не так ли?
Он окинул довольным взглядом четырех мужчин в черных костюмах. Глаза его возбужденно горели. Но Эрик не сомневался, что он преувеличивал свой восторг, стремясь усилить производимое им впечатление.
– Прошу вас обратить особое внимание на слово «слава», ибо это синоним известности, но известности блестящей, ослепительной. Слава есть атрибут божества. Недаром в живописи лики святых и праведников обводят сверкающим нимбом – ореолом славы.
– В самом деле, – вмешался один из соседей Эрика Левина. – А в скульптуре этим термином обозначают пылающие лучи, окруженные облаками, в центре которых находится треугольник – символ Троицы. Другой пример – знаменитая Светящаяся дельта у масонов, которую мы видим и в верхней части «Декларации прав человека и гражданина».
– Или в верхней части пирамиды на банкноте в один доллар, – добавил другой сосед Эрика.
Инженер понял, что все четверо – люди того же пошиба, что и Доктор: они одержимы историей, точнее, тайной историей… Как и опасался Эрик, здесь он явно был лишним.
– Именно, – продолжал Доктор, в восторге оттого, что слушатели подхватили его мысль на лету. – Так что сомневаться не приходится: речь, несомненно, идет о свете. Да и выражение «от тебя отойдет всякая тьма» не поддается иному толкованию. Таким образом, слова «Так ты обретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая тьма» означают, что тот, кто сумеет извлечь урок из этого текста, познает тайну света, который правит всем миром. Понимаете, к чему я веду?
Четверо мужчин закивали в ответ. Они ловили каждое слово Доктора. Что касается Эрика, он чувствовал себя подавленным. Определенно, истолкование текстов – не его стихия.
– Прославленный автор этой монографии подразумевает, что тайна света есть величайшая тайна Вселенной, ее творческое начало. Против этого трудно что-нибудь возразить. Что было бы с нами без света? Что сталось бы с Землей без Солнца? Как видите, мы докопались до самой сути. Можно подумать, что автор этого текста много веков назад предвидел то, что происходит сегодня.
Эрик счел умозаключения Доктора поспешными и полными натяжек, но предпочел промолчать.
– Вспомните, что мы читали перед тем, как к нам присоединился наш дорогой Эрик. «Эта сущность восходит от земли к небу и вновь нисходит на землю, воспринимая силу высших и низших». Загадка, которую мы пытаемся разрешить, и есть эта сущность, скрытая под землей и берущая свою силу, свою тайну, то есть тайну света, не только от земли, но прежде всего от неба… Согласитесь, это не может быть простым совпадением.
Доктор повернулся к Эрику, словно интересуясь его мнением. Но тот и на сей раз ограничился легким кивком.
– Как говорит учитель, то, что находится внизу, подобно тому, что находится вверху… Это потрясающе, – самодовольно добавил Вэлдон. – Что касается последней фразы: «Полно то, что я сказал о работе произведения Солнца», – она лишь подводит итог сказанному. Автор утверждает, что вся тайна Меркурия Мудрецов заключена в этом тексте. Не следует забывать, что для алхимиков создание философского камня подобно сотворению миниатюрного Солнца. Quod erat demonstrandum, друзья мои, quod erat demonstrandum![33]
Доктор взял листок и убрал его в лежащую на столе папку.
– Разумеется, существа дела это не меняет… Я всего лишь хочу подчеркнуть, друзья мои, что у нас были серьезные основания, чтобы собраться здесь. Указания, позволившие нам найти то, что мы открыли, существуют испокон веков, а о существовании того, что мы ищем, вероятно, было известно уже великим мудрецам древности… Это лишь подтверждает значимость нашей работы, как и необходимость держать ее в секрете. Не случайно все это так долго оставалось тайным. Ставки слишком высоки, чтобы не принимать их всерьез.
Вэлдон убрал папку в ящик, скрестил руки на письменном столе и окинул собеседников серьезным взглядом.
– Вы, как никто другой, понимаете значение проекта Рубедо. И хотя, по известным вам причинам, я пока не могу открыть каждому из вас все его детали, главное вы знаете, а следовательно, понимаете, что мы не можем допустить ни малейшей слабости. И пусть я покажусь вам чересчур неуступчивым, но я никому не прощу ни единой ошибки.
Доктор помолчал, словно хотел подчеркнуть серьезность сказанного, затем повернулся к Эрику Левину:
– Хорошо. Теперь, когда между нами не осталось недомолвок, скажите, Эрик, чем мы обязаны честью видеть вас здесь?
Инженер не сумел скрыть удивления. Именно сейчас он никак не ожидал подобного вопроса. Он задумался, а не нарочно ли Вэлдон задал его сразу после того, как заявил, что «никому не простит ни единой ошибки»… Было ли это угрозой? Не хотел ли он таким способом дать понять, что разгадал причину визита Эрика и не намерен проявить к нему хоть какое-то снисхождение?
– Эрик? – повторил Доктор.
– Дело в том… Речь пойдет о… внутренних вопросах… мне бы не хотелось утомлять ваших друзей.
Вэлдон отмахнулся:
– Ну же! Здесь все свои. Вы не можете сказать мне ничего такого, чего бы не могли слышать наши партнеры. Эти люди, Эрик, из числа наших меценатов, они щедро финансируют наш проект. Уверен, им будет интересно услышать то, что вы намерены мне сказать. Говорите смело.
Левин вздохнул. Он угодил в ловушку. Но, в конце концов, если Доктор не боится, что его гостей могут смутить слова Эрика, это его дело. Так или иначе, отступать уже поздно, к тому же он дал слово Каролине.
– Ладно, – произнес он, откашлявшись. – Мой вопрос касается Чарльза Линча.
– Да? – невозмутимо спросил Вэлдон.
– Я… в общем… Куда он делся? Никто не сказал нам, что с ним случилось…
– Месье Линч предпочел покинуть проект Рубедо.
– Почему?
– По семейным обстоятельствам, Эрик.
– По семейным обстоятельствам? В самом деле?
– Увы, это так.
– Но ведь в контракте, который мы все подписывали, сказано, что мы обязуемся не покидать комплекс даже по причинам личного характера… Именно поэтому вы и предложили мне взять с собой жену.
Доктор наклонился к Эрику через стол, чтобы пристально взглянуть ему в глаза.
– Дорогой Эрик, неужели вы принимаете меня за мерзкое чудовище? Не стану же я мешать отцу, который хочет быть рядом с дочерью в минуту, когда он нужен ей как никогда раньше! Конечно, официальноэто противоречит нашим правилам, но в исключительных случаях я способен закрыть глаза на кое-какие нарушения.
Эрик недоверчиво поморщился. Если все это правда, почему же Чарльз Левин никогда не рассказывал ему о том, что у его дочери какие-то неприятности? А вот то, что Линч не раз высказывал относительно проекта Рубедо свои сомнения, еще более серьезные, чем у самого Эрика, беспокоило его ни на шутку. Левин даже подумал: а что, если геолог попросту попытался сбежать… И объяснения Доктора не убедили его в обратном.
– И вы уверены, что он ничего не расскажет о проекте Рубедо?
– Мы приняли меры.
Эрик и не пытался скрыть свое недоверие.
– Поймите мое удивление: вы позволяете ему уехать вот так, с бухты-барахты, тогда как мы здесь не имеем права позвонить по телефону, даже чтобы узнать, как дела у наших близких…
На этот раз на лице Доктора отразилась легкая скука.
– Я не желаю быть обязанным следить за тем, с кем общается сотня собравшихся здесь человек, Эрик. Но в чрезвычайной ситуации я могу позволить себе довериться одному из них. Если вас беспокоит именно это, поверьте, Чарльз Линч ничего не разболтает.