Париж, 21 марта 1417 года
Меня зовут Николя Фламель, и всю жизнь я был книготорговцем и общественным писарем.
Быть может, любезный читатель, ты уже наслышан обо мне, ибо чего только про меня не рассказывают! Моя жизнь, не успев подойти к концу, уже превратилась в диковинную легенду, которую люди шепотом передают друг другу на улицах Парижа.
Так ты не знаешь? Тогда позволь в немногих словах поведать тебе историю, которую обо мне сложили.
Все началось весенней ночью 1358 года. Мне едва исполнилось двадцать лет, у меня лавчонка у северной стены церкви Святого Иакова Ла-Бушри, прямо посреди Писарской улицы. За лавку я плачу королевской казне два парижских соля, еще два жертвую церкви Святого Иакова. Жители большого города обращаются ко мне, чтобы я переписал или составил для них документы, завещания и всяческие письма. Словом, самая обычная жизнь. Но в ту ночь мне приснился необычный сон.
Во сне мне явился ангел с роскошной, переплетенной в тисненую кожу книгой в руках. На первой странице манускрипта, каким он мне представляется, стоит посвящение: «Авраам, еврей, князь, священник, левит, астролог и философ, приветствует еврейский народ, божьим гневом рассеянный среди галлов».
Ангел, окруженный божественным сиянием, обращается ко мне со следующими словами: «Фламелъ! Взгляни на эту непостижимую для тебя книгу: для многих она так и останется недоступной, но ты однажды увидишь в ней то, чего не дано увидеть никому другому». Ослепленный, я протянул руки, чтобы взять книгу, но в тот же миг ангел исчез, и лишь золотая пыль кружилась в том месте, где он стоял мгновение назад.
Смущенный этим сном, я все же вернулся к своей повседневной работе, но через несколько дней случайно нашел в соседней лавке точно такую книгу с тем же примечательным обращением Авраама Еврея. На кожаном переплете вытиснены те же письмена и аллегории, что привиделись мне во сне: три соединенные в пожатии руки – одна из них черная, бык в окружении двух ангелов, простертых перед крестом, и повсюду – еврейские, арабские и греческие буквы.
Приобретя за два флорина этот драгоценный манускрипт, повествующий о трансмутации металлов, именуемой алхимией, я неотступно стремлюсь проникнуть в его тайный смысл. Вот уже двадцать один год, как я тщетно пытаюсь расшифровать тексты и рисунки. Встречаюсь с величайшими алхимиками города Парижа, но ни один из них не направил меня на верный путь. Напротив, все они лишь путают меня своими невнятными толкованиями.
Утомленный, я наконец решился искать наставника, посвященного в тайны каббалы. Так как евреи по известным всем причинам изгнаны из Франции, мне пришлось тайно отправиться в Испанию. А поскольку всякое общение с евреями находится под запретом, я избрал предлогом паломничество в Компостелу, объявив во всеуслышание, что хочу поклониться могиле апостола Иакова Старшего в крипте Сантьягского собора.
Я предпочел не брать с собой весь манускрипт, опасаясь, что меня схватят, поэтому вынул первые семь страниц и зашил их в одежду. И вот, миновав плодородные красноземы Лангедока, я пересек Пиренеи вместе с богомольцами, с ракушкой святого Иакова,[9] посохом, котомкой, в широкополой шляпе.
После многих приключений на пути святого Иакова, пережив ненастье и нападение разбойников, прикинувшихся паломниками, я добрался до города Лиона. Там, на постоялом дворе, я встретил купца из Болоньи, который поведал мне о некоем Санчесе, еврейском враче, слывшем величайшим каббалистом и ученейшим алхимиком во всей Испании. Он-то и был мне нужен.
Так я обрел наставника, и листки из моей книги столь взволновали его, что он во что бы то ни стало захотел отправиться со мной в Париж, дабы помочь мне расшифровать весь манускрипт. Решимость его была такова, что он даже согласился обратиться в нашу веру, с тем чтобы проникнуть во французское королевство, вход в которое закрыт иудеям.
Следуя по пути святого Иакова, Санчес понемногу делился со мной своими познаниями. День за днем я все больше проникал в тайны еврейского учения, и смысл рисунков Авраама начал проясняться.
К несчастью, Санчес, сраженный тяжким недугом, умер в Орлеане, прежде чем я показал ему всю книгу целиком. После долгих слез и молитв я похоронил своего учителя в церкви Святого Креста и в одиночестве вернулся в Париж.
И даже несмотря на науку Санчеса, мне понадобилось еще три года, чтобы наконец постичь скрытый смысл книги.
Так, 17 января 1382 года мне впервые удалась проекция, то есть стадия альбедо.
А 21 апреля того же года я сумел преобразовать грубый металл в чистейшее золото.
Повсюду расползаются слухи. Овладев алхимией, я разбогател и стал владельцем домов в Париже, а также в Нейи, Нантере, Ла-Виллет и Обервилье. Я возвел несколько аркад на кладбище Невинных:[10] фрески, которыми они украшены, представляют собой аллегории Великого Делания… Едва я достиг невиданного возраста – семидесяти восьми лет, – как пошли разговоры, что благодаря книге мне удалось раскрыть секрет вечной жизни. Кое-кто пытается выведать мою тайну, но я не раскрываю ее ни единой живой душе – разве что моей верной супруге, даме Пернелле, почти двадцать лет назад унесшей ее с собой в могилу.
Вот, любезный читатель, самая известная история из тех, что обо мне рассказывают. Что ж, надеюсь, она тебя хотя бы позабавила, ведь, признаюсь, это самая настоящая сказка.
И все же, полагаю, ты будешь очень смеяться, как смеюсь сейчас я, когда я расскажу тебе правду. Ибо, видишь ли, друг мой, все, что я только что тебе поведал, – ложь. Сплошная ложь.
В жизни ноги моей не бывало в Испании. Никогда я в глаза не видел ту таинственную книгу Авраама Еврея и подозреваю, что ее и не существует. И наконец, я никоим образом не интересовался трансмутацией металлов: ведь это дело алхимика, а не писаря…
Теперь ты понимаешь, над чем я смеюсь?
Ну конечно, эти россказни не всегда казались мне забавными. Зависть и подозрительность современников отравили мне последние годы жизни и, возможно, ускорили кончину Пернеллы, которую эти слухи терзали еще больше, чем меня. Но теперь я стар, и так как, увы, мне не открылся секрет вечной жизни, я умру, как и все прочие, возможно, даже завтра.
Поэтому, если не возражаешь, позволь мне, пока не поздно, поведать тебе свою подлинную историю. Пусть даже в ней нет ни слова о трансмутации металлов и о таинственном еврейском наставнике – доверься мне, она не стала от этого менее удивительной…
07
Сандрина Мани закрыла кабинет, убедилась, что дверь заперта, спустилась с шестнадцатого этажа на лифте, в холле вежливо попрощалась с ночным охранником и вышла на главную магистраль делового квартала Женевы, зажав под мышкой толстую картонную папку.
Лет сорока, стройная и высокая, она, наверное, была выше большинства своих коллег-мужчин, и пожалуй, кое-кого из них это даже смущало. Элегантная, почти всегда в черном, брюнетка со стрижкой каре, точеным носом и продолговатым лицом, которому глубокие черные глаза придавали решительный вид.
Необычайно талантливая дочь часовщика стала политологом и вышла замуж за Антуана Мани, художника из Монтрёй с говорящей фамилией: намного старше Сандрины, он, по правде сказать, жил за ее счет. Это была странная пара: художник, признанный прессой и выставляющий свои работы во многих галереях Женевы и Лозанны, но без гроша за душой, и она – усердная, скромная труженица, несомненно, переживающая настоящую страстную любовь.
Впрочем, уже несколько недель она проводила с мужем меньше времени, чем ей бы хотелось, с головой уйдя в работу над самым большим за всю свою карьеру делом: отчетом, заказанным ООН.