– Кто служит в тайной полиции? – спросил Варнаву его изумленный собеседник.
– Да вот все эти наши различные людцы, а особенно попы: Савелий, Ахилла.
– Ну, батюшка, вы с своею Дарьей Николаевной, просто сказать, рехнулись.
– Нет-с; Дарью Николаевну на этот счет не обманешь: она ведь уж много вынесла от таких молодцов.
– Врет она, ваша Дарья Николаевна, – ничего она ни от кого не вынесла!
– Кто не вынес? Дарья Николаевна?!
– Да.
– Покорно вас благодарю! – отвечал с комическим поклоном учитель.
– А что такое?
– Помилуйте, да ведь ее секли, – с гордостью произнес Препотенский.
– В детстве; да и то, видно, очень мало.
– Нет-с, не в детстве, а всего за два дня до ее свадьбы.
– Вы меня все больше и больше удивляете.
– Нечего удивляться: это факт-с.
– Ну, простите мое невежество, – я не знал этого факта.
– Да как же-с, я ведь и говорю, что это всякому надо знать, чтобы судить. Дело началось с того, что Дарья Николаевна тогда решилась от отца уйти.
– Зачем?
– Зачем? Как вы странно это спрашиваете!
– Я потому так спрашиваю, что отец, кажется, ее не гнал, не теснил, не неволил.
– Ну да мало ли что! Ни к чему не неволил, а так просто, захотела уйти – и ушла. Чего же ей было с отцом жить? Бизюкин ее младшего братишку учил, и он это одобрил и сам согласился с ней перевенчаться, чтоб отец на нее права не имел, а отец ее не позволял ей идти за Бизюкина и считал его за дурака, а она, решившись сделать скандал, уж, разумеется, уступить не могла и сделала по-своему… Она так распорядилась, что уж за другого ее выдавать нечего было думать, и обо всем этом, понимаете, совершенно честно сказала отцу. Да вы слушаете ли меня, Валерьян Николаевич?
– Не только слушаю, но с каждым вашим словом усугубляю мое любопытство.
– Оно так и следует, потому что интерес сейчас будет возрастать. Итак, она честно и прямо раскрыла отцу имеющий значение факт, а он ни более ни менее как сделал следующую подлость; он сказал ей: «Съезди, мой друг, завтра к тетке и расскажи еще это ей». Дарья Николаевна, ничего не подозревая, взяла да и поехала, а они ее там вдвоем с этою барыней и высекли. Она прямо от них кинулась к жандармскому офицеру. «Освидетельствуйте, говорит, и донесите в Петербург, – я не хочу этого скрывать, – пусть все знают, что за учреждение такое родители». А тот: «Ни свидетельствовать, говорит, вас не хочу, ни доносить не стану. Я заодно с вашим стариком и даже охотно помог бы ему, если б он собрался повторить». Ну что же еще после этого ожидать? Вот вам-с наша и тайная полиция. Родной отец, родная тетка, и вдруг оказывается, что все они не что иное, как та же тайная полиция! Дарья Николаевна одно говорит: «по крайней мере, говорит, я одно выиграла, что я их изучила и знаю», и потому, когда я ей вчера сообщил мои открытия над Ахилкой, она говорит: «Это так и есть, он шпион! И теперь, говорит, в нашем опасном положении самый главный вопрос, чтобы ваши кости достать и по ним как можно злее учить и учить. Ахилка, говорит, ночью еще никуда не мог их сбыть, и вы если тотчас к нему прокрадетесь, то вы можете унести их назад. Одно только, – говорит, – не попадайтесь, а то он может вас набить…»
– Как «набить»?
– Это так она сказала, потому что она знает Ахилкины привычки; но, впрочем, она говорит: «Нет, ничего, вы намотайте себе на шею мой толстый ковровый платок и наденьте на голову мой ватный капор, так этак, если он вас и поймает и выбьет, вам будет мягко и не больно». Я всем этим, как она учила, хорошенько обмотался и пошел. Прихожу к этому скоту на двор во второй раз… Собака было залаяла, но Дарья Николаевна это предвидела и дала мне для собаки кусок пирожка. Я кормлю собаку и иду, и вижу, прямо предо мною стоит телега; я к телеге и все в ней нашел – все мои кости!
– Ну тут, конечно, скорей за работу?
– Уж разумеется! Я духом снял с головы Дарьи Николаевнин капор, завязал в него кости и во всю рысь назад.
– Тем эта история и кончилась?
– Как кончилась? Напротив, она теперь в самом разгаре. Хотите, я доскажу?
– Ах, сделайте милость!
Глава двенадцатая
– Начну с объяснения того: как и почему я попал нынче в церковь? Сегодня утром рано приезжает к нам Александра Ивановна Серболова. Вы, конечно, ее знаете не хуже меня: она верующая, и ее убеждения касательно многого очень отсталые, но она моей матери кой-чем помогает, и потому я жертвую и заставляю себя с нею не спорить. Но к чему это я говорю? Ах да! как она приехала, маменька мне и говорит: «Встань, такой-сякой, друг мой