Когда Иржи вместе с Ирмой выходят из тальника, Отто и Бранка сидят рядышком, вполне пристойно держась за руки.
— Ребят, вы уж простите за наш визит, — Иржи осекается и переходит на более привычный для девчат язык: — За то, что помешали вам. Может, из глупости, но меня сомнения загрызли.
— Чего случилось-то? — хмыкает Отто и плечом чует, как подается вперед Бранка.
— Ирма слышала.
— Барин-то наш, балакают, волюшку пообещал тому, кто цветок папоротника сыщет, — скоро проговаривает Ирма. — Вроде блажь, а кое-кто из парней поверил. Вон, Бранка, твой братец Карел собирается, еще четверо али пятеро…
Отто мигом вспоминает все материны слова про колдовской цветок и обрывает девушку, чтобы сразу выведать по делу:
— Почему сегодня?
— Да раздобыли по секрету, будто он раз в двенадцать лет распускается. Нынче и должен.
— Приметы, как искать, знают?
— Плохо разобрала. От перекрестка вроде в лес идти надобно, по мху не на той стороне, по сросшимся деревьям. Ведьмины круги называли, потаённицу. Да разве ж цветет она посреди лета?
Оно конечно, ведьмины круги да сросшиеся стволы поминают в каждой второй байке про волшбу. Перекресток, пожалуй, тоже, но его-то не зряшно. Где, как не на перекрестках, зарывают заложенных покойников?
Встревает Иржи:
— Каждые соботки по всей стране ищут цветок папоротника. Но тут больно много конкретных примет. Отто, мама твоя что-нибудь рассказывала? Сходится?
— Про двенадцать лет сходится. От перекрестка считать — тоже толково, от него всякая нечисть к цветку ползет.
— Нечистая? — хором ахают подруги.
Бранка спрашивает, явно тревожась за брата:
— Бабушка сказывала, что сорвать его трудно, страшное блазнится. А потом, коли сорвешь, но по дороге домой обернешься, тебя нечистая сцапает.
— Коли не обернешься — тоже, — мрачно отвечает Отто, крепко стискивая заледеневшую ладошку любимой. — Цветок папоротника эту нечисть подле себя удерживает. Сорвешь его — и она освободится.
— Ох ты ж лишенько! — Иржи вскакивает и тянет за собой Ирму. — Слушайте, байка не байка, но если не байка, то горе-лихачам голов не сносить. В лучшем случае только им. Отто, попробуем найти их в лесу и увести оттуда. Девчата, у нас ножи при себе, но вы пошукайте в сараях, нам топоры пригодятся и рогатины, ежели хозяина чащи встретим. Приносите к столбу за воротами, потом возвращайтесь домой.
— Возвращаться? — в тонком голоске Ирмы возмущения через край. — Вы разве без нас в нашем лесу не заплутаете?
— Там брат мой, — вторит подруге Бранка. — Ждите нас у столба. Вместе пойдем.
У друзей нет ни малейшей охоты брать в полночный лес любушек, но девчата правы. С ними ориентироваться будет намного проще, а на кону благополучие, может статься, целой деревни.
Вскоре у столба они проверяют не только оружие, но и защиту. Отпугивать случайное зверье решают ядреным запахом нестираных портянок, одолженных подругами у запойного соседа, а чуток менее случайную нежить — венками. Зверобой действовал наверняка, хоть и слабо, а барвинок — по слухам.
По дороге путь легкий, быстрый, освещает его надкусанная луна. Она же помогает найти нужный перекресток: у поросшего лишайником камня видно множество следов.
— Отто, помоги-ка сдвинуть, — просит Иржи, поковыряв землю.
Бранка с Ирмой вжимаются друг в дружку, но храбро молчат. Когда все соображают, что земля под каменюкой слишком мягкая. Не иначе, как недавно зарывали что-то. Или кого-то.
В чащу идти труднее. Дружелюбная прежде луна зловещим кривым глазом следит за ними сквозь паутину черных веток. Противно скрипят старые деревья, в шорохе подстилки чудится шипение змей, а тоскливое ровное «фью» то ли совки, то ли сычика выматывает всю душу.
Отто поминутно трогает руку Бранки. Понимает, что вокруг — по крайней мере, пока — самый обычный ночной лес, а его попросту мучает страх за любимую. И как их лекарь-то постоянно ходит на куда более опасные дела со своей женой?
Однако лихих добытчиков колдовского цветка слыхать за версту. Судя по ярости в голосах, добывать его они отправились порознь. А теперь столкнулись и делят шкуру неубитого медведя: кому цветок барину нести, волюшку получать.
Вдруг непроглядный мрак рассеивает золотистый огонь. А может, и не золотистый. Дрожит, струится, переливается. То подмигивает розовым, то алым разгорается, то мерцает чешуей силявки.
— А ну грабли убрал, курва! Я первый нашел, я!
— Карел, — выдыхает Бранка. Не бежит вперед лишь потому, что Отто с Иржи раз двадцать повторили: никаких резких движений, никакой суеты.
Все четверо замирают шагов за тридцать до ссоры. Девчата протягивают им сплетенные на ходу веночки, шепотом повторяют инструкции: на свет не выходить, не кричать, признаки жизни подавать лишь в трех случаях — если покажется опасный хищник, на них нападет нечисть или возле цветка не останется никого в сознании.
Конечно, та же Бранка быстрее уговорит своего братца оставить опасное дело, да и милая Ирма наверняка имеет влияние на своих соседей. Но не след обеим появляться рядом с подпольщиками. Для общей безопасности.
Друзья в последний раз коротко пожимают любушкам руки — и выходят в круг зыбкого, переменчивого света. К ним разворачиваются шестеро весьма сердитых парней.
— Ребятушки, оставьте цветок, ступайте домой, — почти ласково увещевает спорщиков Иржи. — Колдовской цветок связывает руки нечисти. Сорвете — она вам отомстит. А то и в деревню наведается.
— Почем знаете? Откуда умники, значит, выискались? — бычится чернявый коренастый парень.
— А я их знаю! — недобро улыбается белобрысый румяный красавец. — Они с этих… С подполья, во!
— С подпо-о-олья? — тянет высокий Карел и смотрит серьезно, цепко, как его младшая сестра. — Вы, стало быть, из тех, кто за нас, простых людей, радеет? Ну так порадейте! За этот цветок один из нас волю получит.
— Не получит, — вступает в разговор Отто. — Слыхали? Сорвете — не себе, а нечисти волю добудете. Моя мамка, знахарка, одного такого выходить пыталась. Помер на третий день, а от вида его здоровые мужики шарахались.
— Ой, брешешь! — мотает головой белобрысый.
— А зачем нам врать? — недоумевает Иржи.