Правда, у нас есть поводы для беспокойства: прошел слух, будто по нашей вине взрослые не достигают нормальной, лучше сказать, несоразмерной величины, присущей им. Одни ростом с десятилетнего ребенка, другие — им больше повезло — с семилетнего. Они пытаются быть детьми, не зная, что ребенком не становятся от простого недостатка сантиметров. Зато мы, согласно статистике, теряем в росте, не ослабевая, не переставая быть самими собой, не пытаясь никого обмануть.
Это нам льстит, но и беспокоит нас. Мой брат уже жаловался мне, что плотницкие инструменты для него тяжелы. Одна подружка сказала, что иголка для вышивания кажется ей огромной, будто шпага. Да и сам я с некоторым трудом поднимаю топор.
Мы не слишком опасаемся того, что наши родители займут место, которое они нам уступили, — мы никогда им этого не позволим, ибо, прежде чем отдать им, мы сломаем наши машины, разрушим электростанции и водонапорные башни; нет, нас заботит потомство, волнует будущее нашей расы.
Правда, иные из нас утверждают, что чем меньше нас будет со временем, тем более камерным и человечным станет наше видение мира.
Жест смерти[70]
Молодой персидский садовник сказал своему принцу:
— Сегодня утром я встретил смерть. Она мне угрожала. Спаси меня. Я хотел бы каким-нибудь чудом оказаться этим вечером в Исфагани.[71]
Добрый принц дал ему лошадей. В тот же день принц сам встретился со смертью.
— Почему, — спросил он, — сегодня утром ты угрожала нашему садовнику?
— Но я не угрожала ему, — отвечала смерть, — мой жест означал удивление. Ведь я увидела его утром далеко от Исфагани, а именно там сегодня вечером я должна его забрать.
Вера, полувера, отсутствие веры[72]
В былые времена трое отправились в паломничество; один — жрец, другой — добродетельный муж, а третий — старый бродяга с топором в руках. По пути жрец завел речь об основаниях веры.
— Истинность нашего вероучения доказывается деяниями самой природы, — изрек он, ударив себя в грудь.
— Так и есть, — подтвердил добродетельный муж.
— Королевский павлин кричит дурным голосом, — продолжил жрец, — и это всегда подтверждали наши книги. — Как вдохновительно! — воскликнул он, словно собираясь зарыдать. — Как поучительно!
— И я знаю множество подобных доводов, — согласился добродетельный муж.
— Однако же твоя вера неосновательна, — возразил священник.
— Велика справедливость и восторжествует, — вскричал добродетельный муж. — Моя душа пряма; не сомневаюсь, что точно так же прям и разум Одина.
— Все это лишь игра слов, — ответил ему жрец. — Против моего довода с павлином целый короб твоей болтовни обращается в ничто.
Так подошли они к амбару, где на жердочке сидел павлин, и он пел, и голос его был сладок, будто соловьиный.
— Что ты говорил мне недавно? — спросил добродетельный муж. — Но меня это не смутит. Велика справедливость и восторжествует.
— Пусть черти заберут этого павлина, — отозвался жрец и шел одну или две мили с опущенной головой.
Вскоре они приблизились к святилищу, внутри которого факир творил чудеса.