— Да! — воскликнул жрец. — Здесь и пребывает истинное основание веры. Довод с павлином призван лишь служить для него подкреплением. Вот камень, на коем стоит наше вероучение. — И он ударил себя в грудь и застонал, словно схваченный коликами.
— Для меня, — ответил добродетельный муж, — все это так же ничтожно, как и довод с павлином. Я верую, ибо знаю, что велика справедливость и восторжествует, и факир этот может продолжать творить чудеса вплоть до Страшного суда; он не собьет меня с толку.
Услышав это, факир возмутился, так что ладонь его дрогнула и во время совершения чуда из рукава его посыпались игральные карты.
— Что ты мне говорил? — вопросил жреца добродетельный муж. — И все же это меня не смутит.
— Пусть черти заберут факира, — отозвался жрец. — По правде говоря, я не вижу для себя пользы продолжать это паломничество.
— Ну что ж! — воскликнул добродетельный муж. — Велика справедливость и восторжествует.
— Если ты уверен, что она восторжествует... — протянул жрец.
— Даю слово, — уверил его добродетельный муж.
Тот продолжил путь, немного воспряв духом.
Наконец им встретился бегущий человек и сообщил, что все потеряно: силы тьмы осаждают Небесный град, Один погиб, зло празднует победу.
— Меня подло обманули, — воскликнул добродетельный муж.
— Теперь все потеряно, — проронил жрец.
— Может быть, у нас есть еще время договориться с дьяволом? — вопросил добродетельный муж.
— Надеюсь, что да, — ответил жрец. — Во всяком случае, попробуем. А ты что размахиваешь топором? — обратился он к бродяге.
— Я умру вместе с Одином, — произнес бродяга.
Чудо[73]
Йогу понадобилось перебраться через реку, но у него не было ни пенса, чтобы заплатить перевозчику, и тогда он просто зашагал по поверхности воды. Услышав эту историю, другой йог заявил, что такое чудо и стоит ровно один пенс, цену переправы.
Ровесники в вечности
Как говорят, Бог-Отец не старше Бога-Сына. Сотворив Сына, Отец спросил его:
— Знаешь, каким образом я сотворил тебя?
Сын ответил:
— Подражая мне.
Успех в обществе
Слуга подал мне пальто и шляпу, и, словно в ореоле внутреннего удовлетворения, я вышел в ночь.
«Прелестный вечер, — думал я, — такие приятные люди. Как поразило их то, что я говорил о финансах и о философии; как они смеялись, когда я хрюкал свиньей». Но: «Боже, как это ужасно, — прошептал я чуть позже. — Лучше бы мне умереть».
Поезд
Поезд приходил ежедневно вечером, но тащился он еле-еле, словно сообразуясь с пейзажем.
Я отправлялся кое-что купить по заказу матери. Поезд скользнул нежно, будто лаская гладкие рельсы. Я сел, пытаясь ухватить самое давнее воспоминание, первое в моей жизни. Поезд так медленно шел, что я обрел в своей памяти материнский запах: подогретое молоко, горящая спиртовка. Это до первой остановки: Аэдо. Потом я вспомнил свои детские игры и продвигался уже к отрочеству, когда в Рамос Мехия выпала мне тенистая, романтическая улица вместе с девушкой, готовой обручиться. Там я и женился, сперва посетив ее дом и познакомившись с родителями, а также с двориком, почти андалусским. Мы выходили уже из сельской церквушки, когда я услышал колокол: поезд отправлялся. Я попрощался и со всегдашней ловкостью, нагнал свой вагон. Остановился в Сьюдаделе, где приложил все усилия, дабы просверлить дырочки в том прошлом, которое, кажется, невозможно воскресить в воспоминании.
Начальник станции, мой друг, явился сообщить, что меня ждут добрые вести: моя супруга сообщила о них телеграммой.
Я тщился отыскать какой-нибудь из детских страхов (ведь были же они у меня), еще более ранний, чем подогретое молоко и спиртовка. Так мы прибыли в Линьерс. Там, на станции, обильной настоящим, которое щедро дарит нам Восточная железная дорога, меня наконец-то нагнала жена с двумя близнецами, одетыми по-домашнему. Мы сошли с поезда и в одном из блистающих магазинов Линьерса купили им готовое, но элегантное платье, а также добротные школьные портфели и книжки. Потом я поспешил на тот же самый поезд: он долго стоял, дожидаясь, пока впереди стоящий состав разгрузит молоко. Жена осталась в Линьерсе, а я поехал дальше, радуясь на мальчишек, цветущих и крепких, болтающих о футболе, отпускающих вечные шуточки с таким видом, будто они их только сейчас придумали. Но во Флоресе меня ждало невероятное: задержка из-за столкновения вагонов и аварии на путях. Начальник станции в Линьерсе, мой знакомый, связался с Флоресом по телеграфу. Мне сообщили плохие новости. Моя жена умерла, и траурный кортеж попытается нагнать поезд, застрявший в тупике. Я сошел, подавленный горем, ничего не сказав сыновьям, которых послал вперед, в Кабальито, где находилась школа.
74