Учитель, желая ободрить его и укрепить на избранном им пути, проговорил: "Не ты ли, о бхиккху, в прежнем своём существовании жил в скромности и в страхе перед скверной? А ведь ты целых двенадцать лет был ракшасом, стерегущим воды, и даже, будучи ракшасом, оставался скромным и праведным. Так отчего же ныне, став на путь столь великого учения Будды, ты срываешь при людях одежды? Где же подобающая скромность и страх перед скверной?" Вняв словам Учителя, монах утвердился в праведности. Он снова надел верхние одежды, почтительно склонился перед Учителем и сел поодаль. Все бхиккху подступили к Учителю, прося раскрыть смысл сказанного, и Достославный разъяснил им суть случившегося и открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и утраченного поэтому их памятью.
"Во времена минувшие на троне царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, бодхисаттва же явился на свет из лона старшей жены царя и в день наречения назван был Махимсасой – "Учителем мира". К тому времени, когда ребёнок мог уже гулять и бегать, у царя родился ещё один сын, которого назвали Чандой – "Месяцем". Когда же и Чанда научился ходить, мать бодхисаттвы умерла. Царь взял себе другую старшую жену, которую полюбил всем сердцем. Жили они в любви и согласии, и в скором времени у них родился сын. Ему дали имя Сурья – "Солнце". На радостях царь сказал жене: "Дорогая, скажи, чего ты хочешь, и я выполню любое твоё желание". Заручившись этим обещанием, царица решила не высказывать своего желания, пока не придёт время.
Дождавшись, когда царевич вырастет, она обратилась к царю с такими словами: "О повелитель! В день рождения сына ты обещал исполнить любое моё желание – посади же моего сына на престол". "Не могу я посадить твоего сына на престол, – ответил ей царь. – Есть у меня ещё два сына, сверкающие своими достоинствами, словно яркое пламя". Немного погодя царица повторила свою просьбу. Видя её упорство, царь стал опасаться, как бы она не замыслила дурного против его детей. Он призвал к себе сыновей и сказал им: "Дорогие мои! В день, когда родился царевич Сурья, я обещал его матери исполнить любое её желание. И вот она требует царство для своего сына. Я ей отказал, но, как известно, весь женский род исполнен зла, и она может замыслить против вас дурное. Ступайте, поживите в лесу. После моей кончины вы возвратитесь в город, искони принадлежащий нашему роду, и воссядете на царство". С горькими слезами царь облобызал сыновей, и они ушли.
Когда царевичи, простясь с отцом, покидали дворец, их увидел Сурья, игравший во дворе. Расспросив братьев, он решил пойти вместе с ними. И вот пришли они к горам Гималайским. Бодхисаттва уселся под придорожным деревом и попросил Сурью: "Дорогой, тут рядом есть озеро. Сходи искупайся, напейся и принеси нам воды в лотосовых листьях". Озеро это, по велению Вессавана, стерёг некий ракшас, которому владыка богатств приказал: "Пожирай всех, кто погрузится в озеро, за исключением людей, постигших высшую дхамму. Тех же, кто на берегу, не трогай!" С тех пор каждого, кто вступал в подвластные ему воды, ракшас спрашивал: постигли ли они высшую дхамму, и пожирал всех, кто обнаруживал своё невежество. Едва Сурья вступил в озеро, ракшас тотчас же схватил его и спросил: "Ведомо ли тебе высочайшее?" "Чанда и Сурья – Луна и Солнце – вот высочайшее", – ответил царевич. "Нет, не ведомо тебе высочайшее!" – вскричал ракшас и утащил его в своё подводное жилище.
Видя, что Сурья долго не возвращается, бодхисаттва послал на поиски Чанду. И того тоже схватил ракшас и стал спрашивать, ведомо ли ему высочайшее. "Конечно же! – ответил Чанда. – Это четыре стороны света". "Нет, не ведомо тебе высочайшее", – снова воскликнул ракшас и утащил его в свой подводный дом.
Видя, что и второй брат не возвращается, бодхисаттва заподозрил, что случилась беда, и отправился вслед за братьями. Увидев, что следы обоих уходят в воду, бодхисаттва догадался, что там обитает ракшас, обнажил меч, изготовил для боя лук и принялся терпеливо ждать. Ракшас, страж озера, понял, что бодхисаттва не собирается спускаться к воде, принял облик дровосека и подошёл к бодхисаттве. "Прохожий, – заговорил он, – ты утомился в дороге, отчего же ты не спустишься к воде, не освежишь своё тело, не напьёшься? Как легок показался бы тебе дальнейший путь, если бы ты отведал нежных побегов и луковиц лотоса и украсил себе чело его цветами". Бодхисаттва с первого взгляда признал в дровосеке прислужника Вессаваны и спросил: "Не ты ли похитил моих братьев?" "Я", – ответил ракшас. "За что?" – вновь спросил бодхисаттва. "Каждый, кто заходит в озеро, – моя добыча", – сказал ракшас. "Без всяких исключений?" – молвил бодхисаттва. "За исключением тех, кто постиг высочайшее, остальные идут мне на пропитание", – ответил ракшас. "А надобно ли тебе знать высочайшее?" – продолжал спрашивать бодхисаттва. "Да, надобно", – подтвердил ракшас. "Хорошо, – сказал бодхисаттва, – я поведаю тебе о высочайшем". "Говори, я слушаю", – согласился ракшас. "Я бы рад научить тебя высшей дхамме, – сказал тут бодхисаттва, – да не могу, ибо тело моё нечисто". Ракшас велел своим слугам искупать бодхисаттву, накормить-напоить его, увенчать его голову цветами, умастить его тело благовониями, а затем усадить гостя на возвышении под богато украшенным навесом. Бодхисаттва уселся на ложе, усадил ракшаса в ногах и начал: "Внимай же с надлежащим тщанием – и ты узнаешь, что есть высочайшее". И он спел такую гатху: