Братья и сестры целуют друг друга и расходятся, храня безмолвие. Заботливые жены и девы убирают освященные предметы и литургийные одежды.
5 февраля 1906
Любви
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Реатов, 44 года.
Александра, 20 лет.
Дунаев, 26 лет.
Действие первое
Комната в доме Реатовых. Александра в трауре, с фотографическим портретом в руках. Входит Реатов.
Реатов. Моя дочь в приятном обществе.
Александра (вздрогнула, уронила портрет). Ах, папа! Ты меня испугал, — я задумалась.
Реатов. И жених на полу, — славно! Дай мне еще на тебя поглядеть. Ты похорошела.
Александра. Ах, папа!..
Реатов. А глаза красные, это нехорошо. Ты все плачешь. Давай-ка лучше подымем жениха и поставим его на стол.
Александра. Отец, такое горе, такое горе!
Реатов. Ну, полно, деточка, не плачь. Мама счастливее нас: у нее нет желаний, неисполнимых, безумных… Но как же ты похорошела! Как давно мы не виделись с тобой! Шесть лет. Ты девочкой была, таким нескладным подростком, а теперь — смотрите, жених какой-то уже нашелся.
Александра. Какой-то! Он — милый и добрый.
Реатов. Милые письма ты ко мне присылала раньше, до него.
Александра. Я думала, тебе неинтересно и некогда читать мою болтовню.
Реатов. Нет, Санечка. Присядем здесь, вот в этом уголке, и будем говорить много и долго. Расскажи мне о себе. Все по-прежнему, не правда ли? Трепетные огоньки перед иконами, и мольбы кому-то о чем-то, и странные жесты, — и эти долгие молитвы на коленях.
Александра. Мы здесь живем в глуши. Что сказать? Вот мой жених — не правда ли, он милый? Зачем ты бледный такой и хмурый? Он тебе не нравится разве? Ты знал его когда-то… Ты видел много, побывал далеко… Ну, что же ты молчишь? Скажи мне сказочку, как сказывал ты девочке-дочке давно, — ты помнишь? — в старые годы… О чем ты так задумался?
Реатов. Прости, дочка. Я отдыхаю… Кончились мои странствованья — и я начинаю жить. Я любуюсь тобою, смотрю на твое прекрасное лицо, и меня берет досада…
Александра. На что?
Реатов. Александра, неужели ты выбрала его себе в мужья?
Александра. Что ж странного? Он добрый.
Реатов. Кому охота быть злым!
Александра. Мы будем счастливы… Вот ты увидишь его, узнаешь его поближе — и ты его полюбишь. Правда, полюбишь?
Реатов. Полюблю? Нет, дочка, я тебя люблю, это так, а его не намерен заключать в родственные объятия. Разве у него есть такие белые руки? Разве умеет он так прятать свою голову на моей груди и разве у него есть такие глаза? И досадно мне, что возьмет он тебя, мое сокровище. Не стоит он твоей любви.
Александра. Ах, нет!
Реатов. А впрочем… Он добрый, да, не правда ли?
Александра. Конечно, добрый, не то что ты.
Реатов. Да, это хорошо. Я рад за тебя. Он ведь носит тебя на руках, вот так, как я тебя несу? И носит, и подкидывает, и лелеет? Поцелует губы и щеки и снова подкинет, вот так! Да?
Александра. Ну довольно, довольно, пусти меня. Какой ты сильный! Ты спокойно дышишь, а я точно версту пробежала… Что это, мы, как дети, шалим и смеемся в такое время.
Реатов. В какое время?
Александра. Давно ли я потеряла маму!
Реатов. Ну, деточка, что о том тужить, чего не воротить! Так он в эти траурные дни ведет себя скромно и не покачает мою дочку?
Александра. Вот еще, — он не смеет.
Реатов. Любит и не смеет! Любит и не знает, какое блаженство держать в своих объятиях трепещущее тело возлюбленной!
Александра. Да и не у всех ведь такая силища, чтоб играть человеком, как мячиком.
Реатов. Понимаю, дитя, понимаю. Ценю твой нежный вкус: он, твой жених, не груб, как я, — он изящен, тонок. Он обожает тебя по-рыцарски: он приляжет у твоих ног, вот так, и поет тебе про любовь свою, и сказывает тебе чудные легенды о том, как любили наши дедушки наших бабушек.
Александра. Он не умеет петь, и он не профессор истории.
Реатов. Разве? Ну, опять не так! Да, я знаю, он ведет в твоей гостиной только приличные разговоры и говорит о своей любви не иначе как по учебнику хорошего тона.