– Бездельник ты этакой! – закричал господин Голядкин. – Разбойник ты этакой! голову ты срезал с меня! Господи, куда же это он письмо-то сбыл с рук? Ахти, создатель мой, ну, как оно… И зачем я его написал? и нужно было мне его написать! Расскакался, дуралей, я с амбицией! Туда же полез за амбицией! Вот тебе и амбиция, подлец ты этакой, вот и амбиция!.. Ну, ты! куда же ты письмо-то дел, разбойник ты этакой? Кому же ты отдал его?..
– Никому я не отдавал никакого письма; и не было у меня никакого письма… вот как!
Господин Голядкин ломал руки с отчаяния.
– Слушай, ты, Петр… ты послушай, ты слушай меня…
– Слушаю…
– Ты куда ходил? – отвечай…
– Куда ходил… к добрым людям ходил! что мне!
– Ах ты, господи боже мой! Куда сначала ходил? был в департаменте?.. Ты, послушай, Петр; ты, может быть, пьян?
– Я пьян? Вот хоть сейчас с места не сойти, мак-мак-маковой – вот…
– Нет, нет, это ничего, что ты пьян… Я только так спросил; это хорошо, что ты пьян; я ничего, Петруша, я ничего… Ты, может быть, только так позабыл, а все помнишь. Ну-ка, вспомни-ка, был ты у Вахрамеева, чиновника, – был или нет?
– И не был, и чиновника такого не бывало. Вот хоть сейчас…
– Нет, нет, Петр! Нет, Петруша, ведь я ничего. Ведь ты видишь, что я ничего… Ну, что ж такое! Ну, на дворе холодно, сыро, ну, выпил человек маленько, ну и ничего… Я не сержусь. Я сам, брат, выпил сегодня… Ты признайся, вспомни-ка, брат: был ты у чиновника Вахрамеева?
– Ну, как теперь, вот этак пошло, так право слово, – вот был же, вот хоть сейчас…
– Ну, хорошо, Петруша, хорошо, что был. Ты видишь, я не сержусь… Ну, ну, – продолжал наш герой, еще более задабривая своего служителя, трепля его по плечу и улыбаясь ему, – ну, клюкнул, мерзавец, маленько… на гривенник, что ли, клюкнул? плут ты этакой! Ну и ничего; ну, ты видишь, что я не сержусь… я не сержусь, братец, я не сержусь…
– Нет, я не плут, как хотите-с… К добрым людям только зашел, а не плут, и плутом никогда не бывал…
– Да, нет же, нет, Петруша! ты послушай, Петр: ведь я ничего, ведь я тебя не ругаю, что плутом называю. Ведь это я в утешение тебе говорю, в благородном смысле про это говорю. Ведь это значит, Петруша, польстить иному человеку, как сказать ему, что он петля этакая, продувной малой, что он малой не промах и никому надуть себя не позволит. Это любит иной человек… Ну, ну, ничего! ну, скажи же ты мне, Петруша, теперь, без утайки, откровенно, как другу… ну, был ты у чиновника Вахрамеева, и адрес он дал тебе?
– И адрес дал, тоже и адрес дал. Хороший чиновник! И барин твой, говорит, хороший человек, очень хороший, говорит, человек; я, дескать, скажи, говорит, – кланяйся, говорит, своему барину, благодари и скажи, что я, дескать, люблю, – вот, дескать, как уважаю твоего барина! за то, что, говорит, ты, барин твой, говорит, Петруша, хороший человек, говорит, и ты, говорит, тоже хороший человек, Петруша, – вот…
– Ах ты, господи боже мой! А адрес-то, адрес-то, Иуда ты этакой? – Последние слова господин Голядкин проговорил почти шепотом.
– И адрес… и адрес дал.
– Дал? Ну, где же живет он, Голядкин, чиновник Голядкин, титулярный советник?
– А Голядкин будет тебе, говорит, в Шестилавочной улице. Вот как пойдешь, говорит, в Шестилавочную, так направо, на лестницу, в четвертый этаж. Вот тут тебе, говорит, и будет Голядкин…
– Мошенник ты этакой! – закричал, наконец, вышедший из терпения герой наш. – Разбойник ты этакой! да это ведь я; ведь это ты про меня говоришь. А то другой есть Голядкин; я про другого говорю, мошенник ты этакой!
– Ну, как хотите! что мне! Вы как хотите – вот!..
– А письмо-то, письмо…
– Какое письмо? и не было никакого письма, и не видал я никакого письма.
– Да куда же ты дел его – шельмец ты такой?!
– Отдал его, отдал письмо. Кланяйся, говорит, благодари; хороший твой, говорит, барин. Кланяйся, говорит, твоему барину…
– Да кто же это сказал? Это Голядкин сказал?
Петрушка помолчал немного и усмехнулся во весь рот, глядя прямо в глаза своему барину.
– Слушай, ты, разбойник ты этакой! – начал господин Голядкин, задыхаясь, теряясь от бешенства. – Что ты сделал со мной! Говори ты мне, что ты сделал со мной! Срезал ты меня, злодей ты такой! Голову с плеч моих снял, Иуда ты этакой!