— Ну, чаво молчим? Спымали чо, али как? Али сохотничали?
Предчувствуя интересного собеседника, я включился в разговор:
— И поймали и подстрелили. А как же? Вот только возле причала ничего не взяли, а до нас там женщина с девочкой рыбачила. Они хорошо поймали.
— А-а! Так то ж суседка моя, Танька с дочкой! Не-е, за ними не угонисси. Ни Боже мой! Я ж сама их рыбалить учила! Соседка она моя. Без мужика живёт, а денег-то нету. Вот и рыбалит. Я учила!
Она сказала это с такой гордостью, что как-то само собою сложилось впечатление, что кроме них троих никто ловить не умеет и не сможет.
— А зовут-то вас как, тётушка?
— Дык, известно, Веркой кличут.
— Что ж, будем знакомы! — И мы поочерёдно представились тёте Вере.
Далыше вышла, вроде бы как, заминка, и я предложил:
— Не отужинаете с нами?
— Чаво ж? Если и стопочку нальёте, то совсем не откажусь.
Стемнело почти сразу, особенно, когда Толик дров в огонь подкинул. Сразу же разлили уху и наполнили стопочки. Тётя Вера выдала тост:
— Чтоб ловилось и клювалось, чтоб хотелось и давалось!
Мы заржали! Не-ет, тётка была определённо свой человек. Откусывала огурец она с трудом, — зубы совсем старые стали, износились, а вот ушицу наворачивала, дай Бог каждому! Пососала пластик колбаски, пошамкала хлебушек:
— Ну, чо расселси? Ай рюмок не видишь? — неизвестно к кому обратилась она. Это послужило сигналом, и вновь наполнились рюмашки.
После ужина, когда все сидели и «швыркали» чаёк, я снова стал расспрашивать нашу гостью о житье-бытье. Что она, да как?
— А чо я — как? Хорошо живу. Не бедствую.
— Пенсии хватает?
— И-и, милок! Откуль она, пенсния-то? Ихто в наши развалюхи деньги возить станет? От насмещил! Да и за что нам пенсния? Мы жа тута обходчиками робили, а как власть поменялась, так и хрен нам. Ни окументов, ни конторы нашей. Кому мы тута нужны, прости Господи?!
— Так чем же вы живёте, если денег нет?
— А тем и живём! Огороды, куры. Токо курам пашено надоть, а иде взять? Слава Боту, хлеб возют из Курчума, так мы на рыбу меняем. Хотя, курчумским наша рыба и не нужна, оне сами ловют скоко хотят. Берут так, из жалости, видать. А иной раз и покупаем. А чо? У меня тута бизнес свой. Вот погодь!
Тётка Вера с трудом поднялась и направилась к своей сумке, что оставила в воде. Вернулась она с бутылкой в руках.
— Вот и бизнес мой! Выпить хотите? Купляйте.
Мы неуверенно хихикнули. «Как это — купляйте? Мы же её просто угощали, а она»? И моментально поняли, что не может она нас угостить. Это её хлеб и пшено для курочек. У нас была своя водка, но эту надо было купить. Что мы и сделали. Тётка Вера завернула деньги в тряпицу и сунула за пазуху.
— Тёть Вер! А что, детей у вас своих нет, что ли?
— Нету, голубь, нету. Господь не дал.
— Так вы и замужем не были?
Тётка приосанилась, щёчки зарумянились, глазки заблестели.
— Чо ж, не была-то? Была! Ишшо как была!
— И она начала своё повествование, которое я привожу дословно:
«Пошти год я взамужем промучилась. Был у меня Серёжа Шлыков, сударчик мой. Любила я его, ух как шибко любила! И маялась. Пото, что ревновала кобелину таскучую. А Тоська, умыкнула его! Стал он к ей захаживать, значит. А опосля и вовсе убёг. Ох, и горемычилась я, ох, как убивалася. Но ждала, что за штанами, да рубахами придёт, подлец! Ён и прииёрси. Фуражка на затылке, рущки за спину и ну, ходить по избе. Ножками топ-топ, саножками шкрип-шкрип. «Я к табе, Верка, на завсегда прошшаться пришёл»! «Ага, — говорю, — за портками ты пришёл! Вон, под порогом!» А он подошёл ко мне, встал насупротив и в глазоньки мои ясные, как вызрился, сволощь, я и сомлела вся. Говорю, а себя не чую. Но стараюсь гонор не терять. А коль, говорю, прошшаться пришёл, так, может, шарканёмся на прошшание? А он внима-ательно так посмотрел, да как врежет мне прямо промеж глаз! Тут я его оконщательно и разлюбила! С той поры ни одногошеньки мужика не допускаю, хошь верь, хошь проверь! Шибко злобная была я на мужицкий пол. Ну и ладно! Охтеньки, засиделась я тут с вами, пойду ужо!»
Мы и слова сказать не успели, а она уже растворилась в темноте, только слышно, как вода потекла с её холщовой сумки. Долго мы сидели у костра и молча глядели на огонь. Мыслей много, а говорить не хочется. Волна жалости поднималась в груди, когда подумаешь, что придёт она в свой домишко, затеплит свечку, и сядет, пригорюнившись за стол. И будет думать, как и мы, над её же нескладной судьбой. Я бы на её месте налил стакан водки, опрокинул в себя, да и спать завалился. Больно муторно стало на душе!