— Ты хочешь сказать… — говорю я. И тут у меня застопорило. — Ты хочешь сказать…
— Это Том-Том так сказал. А сам я знать ничего не знаю.
Как бы там ни было, но клапаны исчезли. До тех пор мы с Тэрлом, случалось, могли малость всхрапнуть, как доведем давление до нормы, и все вроде спокойно. Но в ту ночь мы глаз не сомкнули. До утра просидели на угольной куче, откуда видны все три манометра. И с самой полуночи, после того, как выгорел уголь, во всех трех котлах не хватило бы пара, чтоб раскалить жаровню для орехов. И даже когда я пришел домой и лег в постель, спать я не мог. Только закрою глаза, мне сразу видится манометр величиной с таз, и красная стрелка с угольную лопату подползает к ста фунтам, и я просыпаюсь с криком в холодном поту.
Но даже тогда эта история в конце концов позабылась, и Харкер с Тэрлом снова могли малость всхрапнуть при случае. Может, они решили, будто Сноупс уже стянул три яйца и больше уж ни на что не позарится. А может, решили, будто он сам испугался, когда увидел, как легко это ему сошло с рук. Потому что следующее действие он разыграл только через пять месяцев.
Однажды под вечер Том-Том вычистил топки, поднял пары в котлах и сидел на угольной куче, покуривая трубку, как вдруг входит Сноупс, несет что-то, — Том-Том сперва подумал, что это подкова для мула. Но мистер Сноупс отнес эту штуку в темный угол за котлы, где была целая груда негодных деталей, густо облепленных грязью: клапаны, стержни, втулки и прочее, встал на колени и начал разбирать детали, по очереди пробовал их этой самой подковой да время от времени отбирал которую-нибудь и клал у себя за спиной на пол. Том-Том видел, как он перепробовал магнитом каждый обломок металла в котельной, отделяя железо от меди, а потом велел собрать всю медь и снести в контору.
Том-Том собрал медь в ящик. Сноупс ждал в конторе. Он заглянул в ящик, потом сплюнул.
— Ты как с Тэрлом, ладишь? — спросил он.
А Тэрл, надо вам, пожалуй, еще раз напомнить, был кочегар, который в ночь работал: тоже негр, только цвета дубленой кожи, а Том-Том — тот был черный, как деготь, и если Том-Том весил двести фунтов, то Тэрл, даже с целой лопатой угля в руках, еле потянул бы на сто пятьдесят.
— Я знаю свое дело, — ответил Том-Том. — А чего там Тэрл делает, это меня не касается.
— А вот Тэрл думает иначе, — сказал мистер Сноупс, не переставая жевать, и поглядел на Том-Тома, который тоже на него поглядел в упор. — Тэрл хочет, чтоб я перевел его в дневную смену вместо тебя. Говорит, что устает работать по ночам.
— Пускай сперва поработает с мое, а потом уж просится в дневную смену, — сказал Том-Том.
— Тэрл не намерен дожидаться так долго, — сказал Сноупс, и при этом все жевал да поглядывал на Том-Тома. Потом он рассказал Том-Тому, что Тэрл задумал украсть с электростанции железо да свалить воровство на Том-Тома, чтоб его выгнали в шею. А Том-Том стоял, здоровенный, неповоротливый, с круглой, твердой, маленькой головой. — Вот он чего задумал, — сказал Сноупс. — Поэтому я хочу, чтоб ты отнес все это домой и спрятал хорошенько, чтобы Тэрлу не сыскать. А я вскорости соберу улики против Тэрла и дам ему расчет.
Том-Том выслушал Сноупса молча, только изредка помаргивал. А потом говорит с живостью:
— Я знаю способ почище.
— Это какой же способ? — спрашивает Сноупс. Но Том-Том не ответил. Он все стоял, большой, угрюмый, чуть насупленный, молчаливый; и очень даже суровый, хотя нисколько не кипятился. — Нет, нет, — сказал Сноупс. — Это не пройдет. Ежели ты устроишь заваруху с Тэрлом, я выгоню вас обоих. Делай, как я говорю, ежели, конечно, тебе не надоело здесь работать и ты не хочешь уступить место Тэрлу. Хочешь?
— Кажется, пар я поддерживаю исправно, никто еще покуда не жаловался, — проворчал Том-Том.
— Тогда делай, как я говорю, — повторил Сноупс, — снеси все это домой нынче же вечером. Да так, чтоб никто не видел, даже твоя жена. А ежели не хочешь, скажи прямо. Я, пожалуй, найду кого-нибудь посговорчивей.
Том-Том его послушался. И держал язык за зубами, даже потом, хотя видел, как всякии раз, когда скапливалась куча негодных деталей, Сноупс пробовал их магнитом и откладывал в сторонку, Том-Том нес их домой и прятал. Потому что Том-Том работал кочегаром сорок лет, с тех самых пор, как стал взрослым. Сперва он топил один котел и получал за это двенадцать долларов в месяц, а теперь котлов стало три, и он получал шестьдесят долларов в месяц, и ему было шестьдесят лет, и у него был собственный домик, и клочок земли, засеянный кукурузой, и мул, и пролетка, на которой он ездил в церковь по два раза каждое воскресенье при золотых часах на цепке и с молодой женой.
Но в то время мистер Харкер знал только, что металлический хлам постепенно накапливается в углу за котлами, а потом вдруг исчезает за одну ночь, и теперь он каждый вечер повторял все ту же шутку — торопливо входил на электростанцию и говорил Тэрлу: «Ну, я вижу, машинка еще работает. Там во втулках и цапфах много меди, да только они слишком быстро вертятся, магнит к ним не приставишь». — А потом продолжал уже серьезней, даже очень серьезно, безо всякой насмешки или язвительности, потому как и в Харкере было что-то от Сэрета: «Вот сукин сын! Он, пожалуй, продал бы и котлы, ежели б знал, как тебе с Том-Томом без них поддерживать пары».
А Тэрл помалкивал. Потому что к тому времени у Тэрла появились свои соблазны и заботы, те же, что и у Том-Тома, но Харкер про это не знал.
Меж тем после Нового года в городе навели ревизию.
— Приехали сюда двое в очках, — рассказал Харкер. — Проверили счетные книги и стали всюду совать нос, все подсчитывали и записывали. А потом вернулись в контору, и в шесть, когда я пришел, они еще были там. Кажется, чего-то у них не хватало: кажется, какие-то старые медные детали были записаны в книгах, и этой меди не нашли или что-то в этом роде. По книгам она числилась, и новые клапаны, и всякие мелкие части были налицо. Но провалиться мне на этом месте, если они нашли хоть одну старую деталь, кроме одной паршивой затычки, которая случайно завалилась куда-то, где магнитом ее было не достать, наверное, под скамью закатилась. Странное дело. Мы с ними снова пошли на электростанцию, и я держал фонарь, а они снова шарили во всех углах и здорово извозились в саже и масле, но вся эта медь, ясное дело, как в воду канула. С тем они и ушли.
А на другое утро приходят снова. И с ними чиновник из городского управления, и они требуют мистера Сноупса, но им пришлось дожидаться, покуда он пришел в своей клетчатой кепке, с табачной жвачкой во рту, жует и глядит на них, а они бормочут и мнутся, никак не решаются ему сказать. А потом рассыпаются в извинениях и снова мнутся и бормочут, — им, мол, право, неловко. Но ничего другого не оставалось, как обратиться к нему как к смотрителю электростанции: угодно ли ему, чтобы меня, Тэрла и Том-Тома арестовали немедленно или можно обождать до завтра? А он стоял и жевал, и глаза у него были, как две капли из масленки на куске сырого теста, а ревизоры все рассыпались перед ним в извинениях.
— Сколько всего? — спросил он.
— Триста четыре доллара пятьдесят два цента, мистер Сноупс.
— Полностью?
— Мы два раза проверили, мистер Сноупс.
— Хорошо, — говорит он. Лезет в карман, достает деньги и выкладывает триста четыре доллара пятьдесят два цента наличными и просит расписку.
III
Потом наступило лето, а Харкер все смеялся над тем, что творилось у него на глазах, хотя мало чего видел, но думал, будто они морочат друг друга, тогда как на самом деле морочили-то его самого. Ведь в то лето события уже назрели, дошли до высшей точки. А может, Сноупс просто решил пожать первую жатву: освободить землю для нового посева. Ведь не мог же он знать в тот день, когда послал за Тэрлом, что уже достроил свой памятник до самого верху и начал снимать леса.
Дело было вечером; он сходил поужинал, вернулся на электростанцию, а потом послал за Тэрлом; и вот двое, белый и негр, снова оказались с глазу на глаз в конторе.
— Что там у тебя за неприятности с Том-Томом? — спросил он.