Я сижу в кресле, читаю. Если он не придет, все будет кончено. Стук в дверь. Входит Сережа с бутылкой вина. «А где все?» — «Зина и Лида сейчас придут». — «А где мама?» — «Мама жарит грибы». Он смеется: «Мама жарит грибы, я зайду за Зиной». Он уходит. Наконец все собираются. Наливаем по первой. «Леночка, за премьеру», — говорит Сережа. Выпиваем по второй, по третьей. «Лене хватит», — говорит мама. Зина контрабандой наливает мне еще. «А я до четырнадцати лет не пил, — говорит Сережа. — Однажды у нас были гости. Папа говорит, Сережа, выпей с нами. Я вышел в другую комнату, снял галстук и выпил. Отец посмотрел и говорит: Вот теперь я вижу, что он не сопьется. С тех пор я спокойно пью. Может быть, Леночке еще налить?» — «Нет, хватит». Ленка дрожит, она жадно смотрит на Сережу, на его профиль, он замечает, я опускаю глаза. Зина с Лидой собираются уходить. Я подхожу к ним: «Не уходите». — Я боюсь, что Сережа уйдет с ними. «Не уходите, я вас очень прошу». — «Нет, Леночка, наступают минуты, когда мы чувствуем, что перестаем быть желанными. Тогда мы уходим». Они уходят. Сережа остается. Он долго говорит о книгах, о театре. Потом читаем идиотскую статью о нем. Газета называется «Комсомолка». «Комсомольский маразм», — говорит Сережа. В статье его называют пышночубым. Сережа поворачивается ко мне. А пышночубый-то нахал. Сереже надо домой. У Сережи национальные глаза. Сережа встает, я смотрю на него. «До свидания, Леночка», — говорит он, с юмором смотрит на меня, пожимает мою руку. Он прощается с мамой. Я думаю, посмотрит на меня или нет. Нет, он уходит. Сказка кончилась, все кончилось.
Сегодня мы уезжаем. Я поздно встаю. Иду в ресторан. Толька подсаживается ко мне за столик. Говорит гадости про Кирку.
— Ты знаешь, он даже сказал мне, кто тебе нравится.
— Кто? — медленно спрашиваю я.
— Ты же знаешь.
— Сколько ему лет?
— Двадцать шесть.
— Как его зовут?
— Сергей.
— Это тебе Кирка сказал?
— Да.
Мы молчим.
— Знаешь, Лен, я очень уважаю Сережу. Я хочу стать таким, как он.
— Не станешь.
— Почему?
— Сережа обаятельный, талантливый, умный.
— Обаяние можно развить, актерскому мастерству научиться.
В ресторан вбегает Вовка. Он почти кричит: «Идем, автобус ждет!» Мне становится тяжело. Как будто кто-то наступил на сердце. Я сажусь в автобус. Толька рядом. Я смотрю на улицы, на людей, все это я вижу в последний раз. Мне хочется плакать. Я ругаю себя сентиментальной дурочкой и плачу. Плачу оттого, что долго теперь не увижу театра, артистов, Сережу. Какой ты счастливый, Толька. Он улыбается. Мы садимся в поезд. «До свидания, Лена», говорит Толька. Он пожимает мне руку, Вовка тоже прощается со мной. Они уходят. Я выбегаю на перрон, может, они вернутся. У меня теперь ничего не осталось. Единственный друг Толька. Мы едем на юг, в Коктебель, там Люся Макарова с Киркой и Роза. Кирка — подлец. Поезд трогается. Я реву как белуга. Сижу на мусорном ящике и реву. В одиннадцать часов вечера Зина, Сережа поедут в Пицунду и Толька с ними в одном вагоне.
Вторая часть
Поезд останавливается. Мы выходим из вагона. Чемоданы стоят на южной горячей земле. Жирный, одесского типа носильщик отвозит вещи к такси. В Коктебель никто не хочет ехать. Какой-то дядька согласился довезти до вокзала. Я мрачно, но цепко смотрю в окно. У самого вокзала я заметила машину с надписью «Ленфильм». Мама бежит к машине. Я стою у каменной стены, увешанная с ног до головы авоськами, и плачу. Мама подъезжает на зеленой машине. Шофер, худой и нервный, запихивает чемоданы в багажник. Затем они едут за директором картины. «Только вы ему не говорите, что заплатите мне. Он у нас злой», — предупреждает шофер. Шофер все время в экстазе, но немного успокаивается, когда директор садится в машину. Директор довольно любезен. Выезжаем из Симферополя, машина несется по гладкой серой дороге. «Сколько километров?» — спрашиваю я. «Девяносто четыре». Я открываю окно. Я думаю, что не выдержу девяносто четыре, меня иногда тошнило даже в автобусе. Однажды в Киеве взяли покататься — в результате обратно я шла пешком. Какая я была счастливая там, в Киеве. За окном горы, странные волнующие краски. Я устала. Мне одиноко в этом мире с горами и огромным небом. Директора высаживают в Феодосии. В городе пахнет морем, темно. Мы едем в Коктебель. Недалеко от Коктебеля останавливаются, ловят съемочный грузовик, там может быть Роза. Я выхожу из машины. Ленка, ты в степи, сволочь, в степи. Ты слышишь, как пахнут травы, ты слышишь, как падают звезды, собака. Становится веселее. Где-то далеко огонек грузовика. Грузовик подъезжает ближе. Останавливается. Выскакивает Роза. Целует маму, меня. Все вместе едем в Коктебель. Люси с Киркой в доме отдыха «Голубой залив» нет. Идем их искать в дом отдыха писателей. Мы нарываемся на Лешу. Идем обратно в «Голубой залив». Я широко расставляю руки. Воздух стекает по ладоням. Ленка, ты сейчас полетишь. Звезда упала. Люся и Кирка уже дома. Люся очень обрадовалась нам. «Здесь скука, у нас путевка на двадцать четыре дня, но я не выдержу, продам раньше». Кирка выжидающе смотрит на меня, удивляется, что не выражаю особой радости от встречи с ним. Мы оба сидим молча. Я зла на Кирку и на весь мир. Жить мы будем в Феодосии. Роза предложила нам переночевать у нее. Около ее дома все время танцы. На столе стоит миниатюрная бутылка водки. Я почтительно смотрю на нее и ложусь спать.