Бурым мечом
Перерубят канат причальный,
Быстро
Мех жертвенный развяжут —
Вино прольется.
Скоро толкнут ногою
Корабль утлый.
Он поплывет — в стекле моря
Вдруг исчезая.
Три раза голова
Оземь ударит.
Три фонтана забьют там
Вина густого.
Вот опивки моей жизни смутной —
Пей, исцелишься!
Я прольюсь, как вино, Боже!
Закопченную линзу моря
Пробьет бушприт.
Скоро
Я увижу жизнь не мечтательно,
Вот уже трещит стекло
То, в которое видим гадательно.
Я пролился как вино, Боже
(Океан ли Ты, я узнбю).
Я как старое вино пролился
В океан, где ни старого, ни нового нету.
Рви скорей канат, корабельщик,
Меч острее точи, солдат римский!
Меч сверкнет, и в нем я увижу!
Как в стекле, которым дети
Траву поджигают.
Как в увеличительной линзе.
Мех развяжут —
Вино. Мертвея,
Льтся пусть, опьняя воздух.
III
Пять забытых стихотворений
Упрямое дитя
«Папа, ответь мне: новой весной
Воды потоками хлынут в череп?
Все это будет с мытым — со мной?
О разуверь, я тебе поверю».
Шепчет отец: «Обними меня,
Все эти страхи только спросонок».
Кто-то подкрался, сдернув с коня,
За ночь пять раз возвращался ребенок.
Снова он рядом — из темноты
Жмётся все крепче к отцову плечу:
«Папа, отдайся царю лучше ты,
Я не могу, не могу, не хочу.
Белый царь с длинной рукой
Не трогай, я закричу!»
Белый царь, наклонясь к нему
Ласково в ухо вливает настой.
Зачем все живое жмется к огню,
К теплому липнет плечу?
Летит он рядом
И шепчет свистя:
В черном зерне,
В стремительном сне
Сладко будет, дитя
Мрак и холод, не бойся, — тебе по плечу,
Шорох лесных могил.
«Папа, ты сам меня сколотил,
Не отдавай палачу.
Я игрушка не их, а твоя,
Не отдавай меня им
Вот они смотрят из тьмы на меня
Светом своим ледяным.
Длинные когти вонзили в глаза…
Гони, гони же их прочь!»
Упал с коня, забыл отца
И мчится один через ночь.
1994
Могила отца
(которого никогда не видела)
Я, как отбившийся волчонок,
Волчонок или медвежонок,
Иду отца по следу — вот
След оборвался… Он ведет
В глухую глубь. Завален вход.
Не подождав, залез в нору
И лапу, может быть, сосет…
Ах, трава, сестра-трава,
Из того же ты нутра,
Что и я, сестра-трава.
Жара среди крестов застыла,
И тоже мне, как людям, надобно
Всю выстелить его могилу
Лопушняком, чья кровь из ладана.
1974
" Весть от самой далекой "
Весть от самой далекой
Души,
Сидящей при твоих первых
Костях,
В пыли мраморной
При зелено-коричневом гробе.
У тебя был тогда
Квадратный череп,
Глаза на нем были
На каждой грани,
Как на игральных костях.
Одинокий смотрел вверх,
Некоторые из них неподвижно прикованы
К солнцу и звездам,
А нижний
Смотрит на тебя и сейчас.
Где бы ты…
Как бы далеко…
Ты придешь,
Прилетишь со свечой,
И все глазницы
Живым запылают огнем.
Но прежде
Прошепчу тебе имя
Вырезанное на языке,
На кольце,
Которое страшно забыть.
1993
Сон как вид смерти
Я сплю, а череп мой во мне
Вдруг распадается на части —
Уходят зубы в облака
Чредою умерших монашек.
А челюсть, петли расшатав,
Летит туда, где Орион
И поражает филистимлян
Там ею яростный Самсон.