И когда я палец поцарапав,
Капли крови развела в фонтане
Возле морды мраморного львенка,
Чтоб она умчалась в водостоки,
В кровные и темные болота,
На которых мир стоит и дышит.
(И уже так долго, очень долго)
Я дивилась — кровь моя живая,
Шелковая, алая, родная
Так мгновенно унеслась к потокам,
И так скоро к смерти приложилась.
" Рим как будто варвар-гладиатор "
Рим как будто варвар-гладиатор
Цепь накинул на меня стальную,
И уже готов был и прикончить,
Я уже готова умереть.
Только публика того не захотела
(Та, которая всегда нас видит)
Многие из плебса и сената
Вскинули тотчас большие пальцы —
Гибели моей не захотели.
Ну и я пошла себе, качаясь,
Превращаясь в самолетную снежинку,
На родной свой город опускаясь,
В северное страшное сиянье.
Случай у памятника Джордано Бруно [4]
Чавкающий белый мяч футбольный
Мне влепил мальчишка в лоб случайно.
Не упав, я молча отвернулась
И увидела костер Джордано Бруно.
Фурии и змеи мне шептали
В миг почти ослепшие глаза:
«Не гуляй там, где святых сжигали.
Многим можно, а иным нельзя».
Надежда
В золотой маске спит Франческа.
Черная на ней одежда,
Как будто утром карнавал,
И теплится во мне надежда,
Что он уже начнется скоро,
Нет к празднику у нас убора.
Какое ждет нас удивленье,
Ведь мы не верим в Воскресенье.
Златая маска испарится
И нежное лицо простое
Под ней проснется,
Плотью солнца
Оденется и загорится.
Франческа, та не удивится…
Но жди — еще глухая ночь
И спи пока в своем соборе,
И мы уснем. Но вскоре, вскоре…
Забастовка электриков в Риме
В ту ночь на главных площадях
Вдруг электричество погасло.
Луна старалась — только, ах —
Не наливайся так, опасно!
Фонтаны в темноте шуршали,
Но что-то в них надорвалось.
Как будто вместо них крутилась,
Скрипя и плача, мира ось.
И тьма, тревожима Селеной
Чуть трепетала, будто море.
И люди, сливки мглы, качались
Придонной водорослью в бурю.
Тьма нежная и неживая —
Живых и мертвых клей и связь.
Вдруг вечный мрак и вечный город
Облобызались, расходясь.
У Пантеона
Площадь, там где Пантеона
Лиловеет круглый бок,
Как гиганта мощный череп,
Как мигреневый висок,
Где мулаты разносили
Розы мокрые и сок —
Там на дельфинят лукавых
Я смотрела и ушла
В сумрак странный Пантеона
Прямо в глубь его чела.
Неба тихое кипенье
В смутном солнце января —
Надо мною голубела
Пантеонова дыра,
Будто голый глаз циклопа:
Днем он синий, вечерами
Он туманится, ночами
Звезд толчет седой песок.
Уходила, и у входа
Нищий кутался в платок
А слоненка Барберини
Полдень оседлал, жесток,
Будто гнал его трофеем
На потеху римских зим,
И в мгновенном просветленье
Назвала его благим —
Это равнодушье Рима,
Ко всему, что не есть Рим.
Сад виллы Медичи
В центре Рима, в центре мира
В тёмном я жила саду.
Ни налево, ни направо
Ночью нету на версту
Никого, кроме деревьев
Померанцевых замерзших.
Кроме стаи кипарисов
Саркофагов, тихих статуй.
И стеной Аврелиана
Этот сад был огражден.
Здесь ее ломали готы,
Здесь они врывались в Рим,
То есть это место крови.
И на нем мой дом стоял.
вернуться
4
Этот случай может показаться, да и есть на самом деле, смешным и нелепым. Но стоит вспомнить Монтеня, который рассказывает о своем брате Сен Мартене, неожиданно скончавшемся через шесть часов после того, как мяч случайно ушиб ему голову над правым ухом.