Собрание

А теперь она умерла…

Несколько недель назад (наверно, всё уже было ясно — и ей тоже) я написал Лене стихотворение — она успела его прочесть. Я рад, что смог с ней так попрощаться. Хотя прощание ли это? — я не знаю…

Вот это стихотворение. В сущности, в нем сказано всё (или почти всё) сказанное выше. И, может быть, еще что-то. По крайней мере я на это надеюсь.

ЕЛЕНЕ ШВАРЦ С ЛЮБОВЬЮ И НАДЕЖДОЙ

Шуршащий гром почти замолк,
Столь нестерпимый человеку,
И чтобы дождик не замок,
Уже замкнули на замок
          Огнем замощённую реку.

Прощай, прощеная зима
И запах смертного карбида,
Спускающийся на дома,
И ты, светящаяся тьма —
          Мы свидимся, дева-обида.

Мы были блеском без тепла,
Мы были теплотой без тела,
Когда на западе блестела
Обледенелая пила
          И птица в падении пела.

Теперь мы дождик на весу,
Зеленый снег шестиугольный,
И воздуха укол небольный,
И Бог, смотрящий на лису,
          И грохот шуршащий над Школьной…

Олег Юрьев

__________________________________________________________________________________

* Шварц Е. А. Лоция ночи. Книга поэм. СПб., „Советский писатель", 1993.

** О. Б. Кушлина утверждает, что строки относятся к совсем другой улице, к совсем другому дому. Очень может быть и даже наверняка: эти стихи написаны в 1982 году, но я всегда видел именно эту улицу, когда их слышал, и автор при мне другого ничего не рассказывал. Так что останусь-ка я пока при своем.

Виктор Топоров Лестница Иакова Памяти Елены Шварц

Поперек неба

В Санкт-Петербурге скончалась выдающаяся русская поэтесса Елена Андреевна Шварц. Невосполнимая утрата для города, который она воспевала. Незаменимая потеря для поэзии, которой она беззаветно служила. И для эпохи, в которой мы были её современниками и читателями.

Лену Шварц я впервые увидел и услышал ранней весной 1963 года. Ей было четырнадцать. Миниатюрная, безумно хорошенькая, безумно надменная, безумно ― и это сразу было понятно ― талантливая.

Ты трепался, трепался, трепался,
Я смеялась, смеялась, смеялась,
А в глазах твоих кони храпели
И монахи сжигали ведьм.
Ты трепался, трепался, трепался,
Я смеялась, смеялась, смеялась,
А в глазах твоих, диких и древних,
Подливали в бокалы яд.

Год спустя мы с Евгением Вензелем пригласили её в гости: бутылка водки, большая бутылка венгерского бренди, бутылка шампанского и лимон.

Нет, лёгким Парщиков не был, слишком знал себе цену; зато был ироничным, внимательным и женолюбивым. Имел склонность к эффектным жестам, но временами был прижимист. Читал стихи, свои и чужие, энергично и напористо, работая на эстраде точно тяжеловес. «Борцы выпрыгивают из кавычек ковра. А ты ― испаряясь, как изо льда…»

Поперёк неба

Роман их (а затем и брак) был долог и мучителен; Лену он искалечил, а Женю сломал. У неё был салон, а у него ― «Сайгон» ― и рифмовалось одно с другим как-то криво.

― Почему тебя вчера не было?

― Я уже ехал к тебе, но по дороге случайно встретил у «Сайгона» Топорова.

― Случайно встретить Топорова у «Сайгона» ― это всё равно что случайно встретить на Московском вокзале проститутку!

Поэтические посиделки он ненавидел настолько, что, когда к Лене приходили братья и сёстры по несчастью, прятался на всё время визита в платяном шкафу.

Иногда, впрочем, вырывался оттуда и выгонял из квартиры Дины Морисовны Шварц (пожизненной главной помощницы легендарного режиссёра Товстоногова) всю захмелевшую в основном от стихов шатию-братию.

Чаще, правда, гостей выгоняла сама буйная во хмелю Елена.

Какое-то время она училась на филологическом факультете университета, но сбежала оттуда, затерроризированная преподавательницей физического воспитания (заслуженным мастером спорта по лыжам, олимпийской чемпионкой!), на театроведческий, который в конце концов более-менее благополучно закончила.

Нигде никогда не служила, но литературных и театральных приработков не чуралась.

Уже в 2003 году, получив огромную по тем временам премию «Триумф», с извинениями вернула мне в «Лимбус» заказанный и непереведённый роман, но уже через пару месяцев вновь попросила переводной работы и без увлечения, но вполне профессионально занялась ею.