Крест после распятья
Когда Спасителя в пещеру положили,
День cерый занялся и тучи, нависая,
Шар обернули земный
В саван.
Птицы не служили,
Вздыхали судорожно бедные ягнята,
А люди сонно жили,
Виновато.
Да, никому на свете не жилось —
В день смерти Бога
Сгнило всё
Насквозь.
А крест покинутый
Чернел, как бы сожжённый,
Уже не помня, где его срубили, где пилили,
А кипарисный пень-отец по сыне тосковал,
Раскинув лапы и глубоко в землю вгрызшись.
А крест был ближе всех,
И он поддерживал страдающего Бога —
Сын-кипарис, Бог Сын, они слились
Божественным он прокалён огнём
Кровь Бога светлая на нём.
Он помнит Его прикосновенье
И тяжесть Бога,
А Бог — его шершавую древесность,
И жалость деревянную, и нежность.
И ночью видели — взошла луна
Она была крестом разделена.
Четыре красные куска,
Была разрезана она.
Когда случилось Воскресенье —
Крест вздрогнул и вспотел огнём,
И вдруг воскрес,
И вот он снова кипарис
В саду небес.
Созвездие Лебедя, или Снятие с Креста
(небесное и незавершённое)
Я смотрела на звезду, понимая
Что между нами длинный канал.
Руки поднять и скользить туда, где она, сияя,
Нервничает, как ночной вокзал.
Пока я смотрела — небосвод кружился
И качнулся, сдвинув на пядь её,
Она была позвонком предвечного
Горнего ледяного распятия.
Млечный полог чуть колыхался — там какие-то тени
Из крыльев лебяжьих гвозди, плача, тянули.
Но вдруг замерли, оцепенели,
Все в полёте чрез чёрное небо уснули.
Называли ведь “Лебедь”, но это ли птица?
Руки надломлены… Глуха высота.
Начинается — но века оно длится —
В скорбном небе — снятие со креста.
Имена царей, или Тонкий сон
Звезда над ними клонит голову,
И, круглолобее вола,
В издревле стойло ей знакомое
Как зверь и пастырь их гнала.
Я с юности знала трёх странных царей имена —
Три царственных странника — юный, и средний, и старый…
Но в книжице этой старинной Гаспар
Был назван иначе — Йаспаром.
Лениво читала я книгу о чудных царях,
Как шли они к точке одной с трёх сторон кругозора,
Как нить путеводную им размотала звезда,
Себя истощая, с царей не сводящая взора.
Лениво читала о том, что дарили они —
Шары драгоценного ладана, смирну, златые монеты,
И там толковалось — что знаменуют они
И чем обернётся всё это.
Задумавшись, я посмотрела окрест
(А финское море сверкало очами своими златыми)
Звезда уносила в груди своей крест…
“Нет, не зря изменилось то имя:
Гаспар на Йаспар” — кто-то рядом сказал.
Иль это был тонкий сон
Начальное “йа” да “Б” — Бальтазар —
Инициалы священных колонн.
А что ж означает тогда Мельхиор
(Как медленно строится храм!)
И буквы внезапно менялись местами,
И имя плясало — Хирам.
А финское море своё серебро расшвыряло,
Звезда уносила свой крест.
И сердце пустое моё узнавало
Забытую тайну — пока я смотрела окрест.
На острове Святой Елены
Под лимонным кислым деревцем
Стынет завтрак Бонапарта.
Южный ветер мерзок,
Океан неспокоен.
Смутен он сам и шепчет a parte:
“Пьяной саблей звеня,
Смерть шла впереди меня,
А теперь норовит встать за спиной,
Ядовитой плюёт слюной”.
Вдруг он видит — в его огород
Бык забрёл и нагло капусту жуёт,
— Граф, подайте мне дробовик.
Целит в лоб,
И как молния падает бык.
“А! я ещё не отвык!
Рука тверда пока”.
Сегодня быка,
А вчера козлят (правда, стонал козлёнок,
Когда на кухню его волокли).
А позавчера — поросёнок.
“Словно смерть ещё,
Пьяной пулей звеня,
Летит впереди меня”.
Умиротворенно глядя в даль,
К чайной чашке приник,
Выпитый роком, жёлтый
Насупленный Смерти двойник.