Видали дикий пароход
В Гольфстриме, на Галапагосах,
И эти тридцать мудрецов
Теперь охрипшие матросы.
Труба упала, паруса,
Остался остов,
И если море — это дух,
То разум — деревянный остров,
Ковчег, но твари не по паре,
Всяк за себя, но вместе все в полет
По следу Бога — стайки рыбок,
Которых кит невидимый ведет.
Корабль встал — кругом все суша, тина,
А сам он — вопреки природе — водоем,
Оазис в плоской той пустыне,
Где здравый смысл сжигает все живьем.
Я запустила девять глаз
В пространство — чтоб они парили
Под килем, в небе, вокруг вас,
На мачтах гнезда себе свили
И слушали, что говорили.
Но различали они только
Гудение огня,
Да быстро шлепавшую лопасть,
И ускользает от меня
Корабль в заоблачную пропасть.
Я вижу, он летит
Во глуби вод,
На части его рвет, крутит
Водоворот.
Я подхожу к морскому берегу
И вижу — как наискосок
Плывет, раскрыта, книга белая
И утыкается в песок.
ВОЛЬНАЯ ОДА ФИЛОСОФСКОМУ КАМНЮ ПЕТЕРБУРГА
(с двумя отростками)
А. Кузнецовой
Почто, строитель многотрудный,
Построил ты сей город блудный,
Простудный, чудный, нудный, судный,
Как алхимический сосуд?
Смешал ты ром, и кровь, и камень,
Поднес к губам, но вдруг оставил
И кинулся в сей тигель сам.
Потом уж было не в новинку,
И кинул каждый, как кровинку,
Жизнь свою в стиснутый простор,
И каждый должен был у входа
Под зраком злобного мороза
Лизнуть топор.
И сотни языков упали
К твоим вокзалам и садам,
И корчились, и щебетали
Грядущего ушам.
Я занялась игрой простецкой
И, может быть, немного детской,
Скажу тебе не по-турецки —
Где камень — клад.
Углём он гибнет в мгле подспудной,
Болотистой, багровой, рудной,
Пока мертвец.
Там, где убитый царь Распутин
В кафтане ярко-изумрудном
Грызет свой череп, а глазницы
Его задвижками закрыты,
За ними он — тот камень чудный,
Увядший, сморщенный, разбитый.
Пройдусь вдоль милых я строений,
Вдоль долгих каменных растений,
Раздвину я бутоны их —
А там такие бродят тени,
И лепят бомбы, как пельмени,
И взрыва шум еще не стих.
Там поп, задушенный мозолистой рукой,
И кровь январская под Зимний
Течет и вертит, как ковчег.
Там Ксения, придя домой,
С босых ступней стряхает снег.
Что ж, долго я, как червь, лежал,
И конь царев меня топтал.
Но голос Камня вдруг позвал,
И вот я встал перед тобою
И от тебя не побежал.
Иди же, царь, в "дворец хрустальный"
С курсисткой стриженою пить,
Тебе меня не победить.
Я сердце подниму высоко
И выжму в тяжкий твой фиал,
Чтоб камень пил во тьме глубокой
И о себе пробормотал.
Для этого немного надо —
Вещицы мелкой или взгляда,
Совы, быть может, на углу,
Иль просто — чтобы силы ада
Крест начертили на снегу.
1
Растет, растет рассвет.
Заканчивая опус,
Я замечаю — что
Лечу давно уж в пропасть.
Сама ль оступилась,
Скользнула с краю,
Иль кто-то подкрался,
Толкнул — не знаю.
На главе моей тяжесть,
На тулове — сталь,
Лечу я, вращаясь,
Туда, где — Грааль.
Унылых скал круженье,
Ущелье одиночества,
Но это не паденье,
А долгое паломничество.
Дома встают из тьмы,
Тяжелые, как башни,
В Святую землю мы
Летим, и нам не страшно.