8
Дверь открыли — в прихожей
Цинь Лису обнимает, целует,
А она все смеется звонко.
В коридоре стоит соседка,
Странно смотрит, к стене прижалась.
— Что такое? — Да вот — смотрите!
Дверь распахнута в комнату,
Холодильник продырявлен
Будто пушечным ядром.
Цинь побелел. Соседка тараторит —
Слышу грохот, вижу —
Человек от вас бежит —
Рыжий, страшный,
Я ему — кто такой? А он как пырскнет!
Изо рта огонь! Я испужалась. —
Цинь ей говорит — Идите, спите.
Уползла соседка. Цинь на пол сел
И дышит, как рыба на песке:
— Знаю я, кто это, — красный злой дракон! —
Это он, конечно, это он! —
Смеха колокольчатый звон —
Это Лиса смеется и в форточку хочет
Пролезть.
Цинь в изумленьи руку протянул,
Заклятье прошептал — та в воздухе повисла.
Теперь я понял —
Зачем всю ночь
Меня водила!
Агент! Шпионка!
На кого работаете, госпожа Ляо? —
Она же в воздухе застыла,
И, как воск на свече,
Ее одежда вся оплыла.
И в воздухе висит
Лысеющая лиска.
— Вот хвост отрежу!
Что ты — без хвоста? —
Взмолилась тут Лиса:
— Пусти меня, пусти!
Состава не вернуть,
Он слишком был опасен
В твоих руках.
Ты все же человек…
— Да знаешь ли ты, старая зверюга,
Что я могу в кувшин тебя упрятать,
И будешь ты без воздуха и света
Томиться век здесь в питерских болотах?
— Цинь, миленький, припомни нашу дружбу!
Не делай этого.
Любовь ты нашу вспомни,
Заоблачные песни.
Ведь мы с тобою на одной подушке спали
И укрывались рукавом одним,
Пускай тому три века,
Но все-таки! Цинь, миленький! —
Цинь отвернулся и махнул рукой.
Лиса со свистом в форточку умчалась,
Вернулась, заглянула, прошептала:
— Прости меня, себе я не хозяйка.
Единорог велел. Прости. Прощай!
Дней через пять
Соседи на полу нашли
Холодного и старого китайца.
Февраль 1984 г.
ЛЕСТНИЦА С ДЫРЯВЫМИ ПЛОЩАДКАМИ
Лестница на пустыре. В лестнице нет не только площадок, но кое-где и этажей.
5 ЭТАЖ
ВВЕРХ ИЗ СЕРДЦЕВИНЫ
1
До сердцевины спелого граната,
И даже переспелого, быть может,
Прогрызлась я.
И соком преисполнилась так, Боже,
Что даже и глаза кровоточат.
Но перебродит сок в вино лиловое,
Чем дальше, тем все больше я хмельней,
И радость позабытую и новую
Я раздавлю и утоплюся в ней.
Какие звезды в темноте граната!
Пусть даже он летит и падает куда-то,
С какого-то стола, в какую-то трубу —
Я и тогда Тебя благодарю.
Пусть нож разрежет плод посередине,
Пусть он пройдет хоть по моей хребтине —
Малиновым вином Тебя дарю.
Густеет и мерцает половина,
Которая, быть может, предстоит,
Хмельнее мне не стать уже, чем ныне,
А эту терпкость кто мне сохранит?
Казалась страшной жизнь — и иногда сейчас…
Но сердце жизни влагой серебрится,
Как жемчуг, внутренность, как под крылом — столица,
И прижимаясь глазом в глаз,
Я вижу — мозг ее лучится.
В пыль бархатную мне не превратиться,
И ягодой лечу в кипящий таз.
2
Идешь и песенку свистишь,
Простую и не из ученых:
"Поедет мой дружок в Париж
И разных привезет парфёнов"
Parfum? Я говорю — Парфен.
Парфен? Ну уж тогда Рогожин.
Каким огнем насквозь прожжен
При кучерской такой-то роже.
Когда несешь большую страсть
В самом себе, как угль в ладонях,
Тогда не страшно умирать,
Но страшно жить необожженным.
Тогда всё в плесени. Из окон тянет лепрой,
Такою сладкою, и воздух шаток,
Когда родишься сразу пеплом,
То кажешься себе немного виноватым.
Но из захламленного ада
Всё кто-нибудь зовет. Зови!
Мне раз в полгода слышать надо
Признанье хоть в полулюбви.