Я вышел из класса, вернулся через минуту и вылил ему на голову ведро воды. Оказалось – он этого не хотел.
Выбрали – не выбрали
(Очень серьезный разговор)
– Тебя выбрали?
– А тебя выбрали?
– А его выбрали?
– А этого выбрали?
– А кого не выбрали?
– Сколько выбрали?
– Никого не выбрали?
– А сколько собрали?
– А этого не выбрали?
– А того не выдвигали?
– А этого куда дели?
– А этого как нашли?
– Ты руку поднимал?
– А ты чего молчал?
– Кого ты зачеркнул?
– Зачем тогда кричал?
– Ах ты его не знал!
– А сколько их всего?
– Как, нет ни одного?
– А где же все они?
– А как же без него?
– Вода не работает…
– А ты сильней дерни!
– А тот куда попал?
– А кто туда вошел?
– А вышел кто тогда?
– А в общем, ерунда…
– Пошли, хватит сидеть, следующие дожидаются.
Из Невы в Неву
Я их вспоминаю с восторгом. Это были упорные люди. Самые работящие люди.
Работа горела у них огнем.
Я не встречал ни до, ни после таких работящих людей. Они работали дотемна.
Чуть свет они подъезжали к Неве, устанавливали водокачку. Это была примитивная штука, что-то вроде насоса. Она приводилась в движенье вручную. Итак, они брались за дело. Как прекрасны в труде эти люди! Они вшестером облепляли рычаги по команде: «Вперед, ребята!» – яростно начинали качать.
Один конец шланга шел в воду. Другой конец тоже шел в воду. Оба конца шли в воду. Они перекачивали Неву. Может быть, вы удивитесь этому. Или вы усомнитесь в их пользе, или засмеетесь, в конце концов.
Но шестеро были другого мнения. И трудились они как черти. И нужно им поклониться. Ибо они трудились.
Мелькал рычаг. Шла вода. Светились их лица. Работа спорилась.
Они останавливались на миг вытереть пот со лба и вдохнуть полной грудью. И снова бежала по шлангу вода.
Вечером их ждал ужин. Обеда у них не бывало. Они не тратили даром времени.
– Кончай работу! – кричал бригадир. Его зычный голос был тверд. В нем сквозили уверенность и упрямство.
Шесть упорных садились за стол. Двигались шесть уверенных челюстей. Жевали шесть довольных ртов. Гордо блестели двенадцать зрачков.
Лейтенант
Я проснулся, услышав стук в дверь. Вошел старый школьный товарищ. Я не узнал его сразу, я не видел его много лет, а как только узнал, сказал:
– А… Миша…
– Петя! – сказал он. Он был рад. Я сидел в трусах на кровати. Кровать была высока. Миша был в новой военной форме. Он был лейтенант.
– Ты лейтенант, – сказал я.
– Я лейтенант, – сказал с радостью Миша.
– М-да… – сказал я.
– А ты? – спросил Миша.
– Я не лейтенант, – сказал я.
– Почему же?
Как мне показалось, он удивился. Я посмотрел на него с интересом.
– Не знаю, – ответил я.
– А я лейтенант, – сказал Миша.
– Ты лейтенант, – сказал я.
– Лейтенант я, – сказал Миша.
– Лейтенант… – сказал я.
– Давно это было… – вздохнул вдруг Миша.
– На одной парте сидели…
– И уже лейтенант, – сказал Миша.
– Лейтенант… – сказал я.
Мы помолчали.
Потом попрощались.
Он пожал мне руку и отдал честь.
– Лейтенант, – сказал я, – конечно…
Он пошел. На площадке лестницы остановился. Повернулся ко мне весь в улыбке. И опять отдал честь. Только щелкнул отчетливо каблуками. И уже пошел окончательно.
Рассказ об одной картине Сезанна, мальчике и зеленщице
Странный был человек Поль Сезанн! Напишет он холст красоты небывалой, да вдруг не понравится он ему. И он режет его ножом – вот так: раз-два, и кидает в окно. А окно мастерской выходило в сад. В саду часто играли дети. Они мастерили щиты и латы из брошенных Полем Сезанном холстов и с гиком и свистом носились по саду. Они дырявили живопись палками, делали из холстов корабли и пускали их в лужах. Только один очень маленький мальчик, что жил напротив, однажды нашел холст Сезанна и притащил домой. Мать мальчика, очень сварливая, как увидела холст – закричала: «Что за дрянь ты таскаешь в дом!» – и выбросила его в окно.
Проезжала зеленщица на базар. Она подобрала холст на дороге и положила в свою тележку. «Это очень красивые цветы, – решила она, – я повешу их в своем доме».
Любовь и зеркало
Фойе театра. Зеркала.
Они сидят в кресле вдали от всех.
Он говорит:
– Люблю.
– Ах, – говорит она.
Он говорит:
– Я куплю эскимо.
И бежит во всю прыть в конец фойе, где стоит лоток. Вдруг что-то обрушилось на него. Или он на что-то обрушился. Что в итоге не важно.