Только Петр сделал Россию государством в собственном смысле слова, государством по тогдашним понятиям, направленным исключительно к насильственному расширению, машиною для порабощения иноземных наций, причем сам народ рассматривался не как цель, а как простое орудие для завоевания. На этой основе развивалось российское государство, и в течение одного столетия оно возвысилось до уровня величайшей европейской державы. Ныне его влияние простирается до отдаленнейших пунктов европейского материка. Но чем более оно расширяется вовне, тем более оно становится чуждым собственному народу. Это объясняется самым естественным образом.
Механическое, направленное исключительно на завоевания государство может требовать от своего народа только трех вещей: денег, солдат и внешнего спокойствия, относясь равнодушно к средствам, с помощью которых последнее поддерживается. Такое государство третирует свой собственный народ как народ завоеванный, оно является государством угнетательным внутри, как и вовне. Все управление обращается в полицию. Так например Петр Великий прикрепил к земле прежде гораздо более свободного крестьянина не из каких-либо политических принципов и не из желания усилить этим .могущество аристократии - никакой аристократии он не признавал, и если в России некогда существовала таковая бояр уже до Петра часто по одному мановению царя били батогами, - то он ее совершенно искоренил, превратив се в добываемое заслугами или точнее служилое дворянство. Крестьян же он закрепил просто по полицейским соображениям для того, чтобы возложить на помещиков ответственность за покорное поведение крестьян, за регулярную уплату ими налогов и поставку рекрутов.
В том же духе продолжали править и его преемники. Чем больше расширялись российские пределы, тем больше требовалось солдат и денег, тем притеснительнее становилось правительство. О цивилизировании народа, о поднятии его материального благосостояния, равно как о его духовном развитии, никогда серьезно не помышляли, и это по вполне понятным причинам: каждый успех народного сознания действовал бы чрезвычайно разрушительным образом на весь механизм подобного государства и потому должен был скорее подавляться, чем поощряться. В этом отношении знаменательны слова Екатерины II, великой императрицы и просветительницы России, прославленной всеми философами XVIII века. На письмо московского генерал-губернатора (не припоминаю его фамилии), который жаловался на недостаточное число народных школ, высокопоставленная дама отписала собственноручно: "Нам в нашем государстве нужны школы для того, чтобы общественное мнение не выключило нас из числа цивилизованных наций; но мы не должны считать бедою то, что эти школы у нас плохо прививаются, питому что если бы наш народ действительно научился когда-нибудь читать и писать, то вряд ли я и Вы остались бы на своих местах".
Русский народ до сих пор еще не научился хорошо читать и писать, и тем не менее он сделал большие успехи, - но понятно успехи в смысле совершенно противоположном правительству и враждебном ему. Соприкосновение с Европою, в которое нас привели завоевательные стремления наших владык, оказали благодетельное влияние, несмотря на все предупредительные меры против "моральной чумы", несмотря на трусливый карантин, которым Россия ограждена в течение вот уже 25 лет.
В России появилось как среди дворянства, так и среди городского сословия большое число образованных людей молодого и более зрелого возраста, которые нетерпеливо и даже с чувством стыда переносят омерзительный гнет и с радостью будут приветствовать всякую перемену, всякий шаг к освобождению и примут в них активное участие. Что указанное чувство - не простая фантазия и не благочестивое пожелание с моей стороны, а реальная действительность, это показывает подавленное восстание дворянства в 1825 году. В Германии и вообще за границей очень мало знают о характере этого восстания, его нередко и, разумеется, несправедливо смешивают с частыми дворцовыми или янычарскими переворотами, которые со смерти Петра Великого до убийства Павла почти всегда устраивались самими наследниками престола и стоили жизни многим русским царям. Восстание 1825 года имело совершенно иное значение. Оно вытекало из того же источника, которому Германия также обязана началом своего возрождения, а именно из столкновения народов между 1812 и 1816 годами. Оно ставило себе целью освобождение крестьян с наделением их свободною собственностью, свободное государственное устройство, освобождение завоеванной Польши и установление федеративной славянской республики. Оно не удалось, возможно потому, что было слишком зеленым и романтическим как юность. Оно было подавлено и подобно всем побежденным непризнанно и оклеветано. Но отголосок его в России остался, павшие богатыри посеяли семена, которые не погибли. Под строгим нажимом нынешнего правительства русская молодежь стала серьезнее и рассудительнее, а усиленная охрана способна была только усилить во всех сердцах любовь к свободе.
Еще гораздо более важною является великая перемена, которая за последние 40 лет наблюдается среди народа в собственном смысле. В Германии до сих пор принято говорить о фанатической приверженности русского народа к своему правительству. Нет ничего менее основательного, чем это утверждение. Религиозное почитание царя как видимого воплощения божеской воли относится к давно забытым временам. Нынешняя эпоха об этом и знать не знает, она одушевлена совершенно иными потребностями и чувствами. Напротив для большинства религиозных сект, которые подрывают русскую почву и вопреки всем религиозным преследованиям развивают разрушительную пропаганду, царь как раз представляется антихристом, а время его правления - тем апокалиптическим испытанием, за которым должно наступить обетованное тысячелетнее царство. Таким образом царь является лишь верховным главою полицейской церкви, но последняя не пользуется ни малейшим влиянием на народ. Попы подвергаются насмешкам и презрению. Живая церковь или точнее церкви (ибо таковых в России существует бесчисленное множество) все настроены к нему враждебно. Каких-нибудь два года тому назад я имел в Праге случай снова убедиться в том, что даже староверы, самые смирные из всех и до известной степени терпимые еще правительством, также в сильнейшей мере настроены против него 2. Правительство знает об этом очень хорошо и подвергает религиозных бунтовщиков самым безжалостным гонениям: сотни из них ежегодно подвергаются истязанию .кнутом, много тысяч ссылаются в Сибирь или нездоровые местности Кавказа. Ничто не помогает. Фанатизм растет вместе с ростом гонений. Подвергнутые наказанию кнутом и ссылке почитаются народом как святые мученики, на место одного изъятого вырастают десять новых, и ничто не может подавить этой грозной пропаганды, так как правительство не в состоянии проникнуть в замкнутую внутреннюю жизнь этих бесчисленных народных масс.
Чтобы показать Вам, какою энергиею одушевлены русские сектанты, я расскажу Вам только об одном случае, имевшем место в 1838 году, во время моего пребывания в Петербурге. Один молодой крестьянин пришел пешком из отдаленнейшей губернии в столицу только для того, чтобы дать пощечину тамошнему митрополиту. Он очень хорошо знал, какая ужасная кара ожидает его за это, и радостно, с воодушевлением мученика умер под кнутом, гордясь своим поступком 3.
Если бы я захотел рассказать Вам обо всех замечательных сторонах русского сектантства, то должен был бы написать целую книгу. Я бы даже не позволил себе приводить и эти подробности, если бы они не нужны были для дальнейшего обоснования моей записки. В России существуют и коммунистические секты, которые уже и сейчас осуществляют общность имущества и жен. Даже самый протестантизм не остался без влияния на русский народ. Существуют также анархистские секты, твердо убежденные, что всякая власть - от дьявола. В невежественной фантазии русского сектанта различные элементы перемешаны самым причудливым образом, нелепейшие представления - с гуманными принципами и глубочайшими предчувствиями лучшей не небесной, а земной будущности. Следует заметить, что как раз эта часть русского народа живет в достатке, в величайшей чистоте и в человеческой обстановке. Среди них уже имеется значительное число людей, умеющих хорошо читать и писать, и вообще они выделяются из массы более гуманным обхождением, известным чувством собственного достоинства и взаимным уважением. Это доказывает, что секты в России содержат живое зерно цивилизации, которое может получить большое значение в дальнейшем развитии этой страны. Но прежде всего я усматриваю в этом доказательство того, что в жизни русского народа не наступило мертвого затишья, и что хотя он совершенно задавлен своим правительством и угнетается всеми возможными способами, тем не менее он стремится вперед собственными силами и сумеет собственными путями пробить себе дорогу к свету и свободе, несмотря на все виды полиции, на Сибирь и на кнут.