В бумажнике убитого Найлс нашел восемьдесят долларов, что было весьма кстати. Потом он запихнул труп в багажник и поехал к пляжному павильону. День выдался холодным и дождливым, и огромное здание пустовало. Пляж был безлюден. Прихватив из машины небольшую лопату, Найлс затащил тело своего бывшего друга в павильон и закопал его в песке у свай. Летом, конечно, люди как всегда ринутся на пляж и начнут расхаживать по настилу всего в шести-семи футах над могилой. Но трястись от страха, что тело обнаружат, нелепо. Кому захочется слезать с настила и рыться в сыром песке?
Однако этой зимой на море близ берега свирепствовали страшные бури. Из газет Найлс узнал, что на побережье обрушились громадные волны, неся разрушение береговым постройкам. Найлсу сразу представилось, как с моря хлынули огромные массы воды и устремились под настилы пляжного павильона. Возможно, часть песка оказалась смыта кипящими волнами. Не исключено, что они потревожили и скромное место упокоения его старого приятеля Курта…
Найлс особо не переживал, когда ехал на пляж этим сумрачным вечером в конце февраля. Во-первых, никто его не подозревал. После исчезновения Курта его, конечно, допрашивали — как, впрочем, и всех друзей Курта, — но допрос был так себе, простая формальность. Никто не видел, как он встречался с Куртом на перекрестке, на пляже его тоже не видели. Тщательно расследовав дело, полиция стала склоняться к выводу, что Курт, очевидно, покончил самоубийством. Найлс, естественно, всячески старался незаметно поддерживать эту мысль.
Ну а если зимние штормы все же потревожили песчаную могилу его закадычного друга, то ее легко можно восстановить. Раньше апреля у павильона все равно никто не появится. Так что вряд ли его заметят там в такой сырой и ветреный февральский день.
Найлс оказался прав: дорога к пляжу была пустынна, а вблизи павильона, где он остановил машину, не было ни души.
Он вышел из машины и поразился, когда сильный порыв ветра едва не сбил его с ног. Он поежился от промозглого пронизывающего холода.
Пляж являл собой удручающую картину заброшенности. Небо сплошь застилали черные тучи, вдалеке огромные свинцовые волны с грохотом ударялись о прибрежный песок. На линии прибоя шевелилась спутанная масса зеленых водорослей, выброшенных морем во время шторма.
И пока Найлс стоял так и смотрел, откуда-то из насупленных туч сорвалась одинокая чайка и стала внимательно и злобно разглядывать его. Найлс посчитал это дурным знаком. Вздрогнув, он поспешил к павильону.
Поднимаясь по настилу, Найлс заметил, что многие деревянные планки сорваны ветром и волнами. Некоторые держались на одном-двух гвоздях; другие, оторвавшись окончательно, валялись на песке рядом с настилом. Найлс с тяжелым сердцем вошел в темное здание.
Его шаги гулким эхом отдавались по дощатым настилам. По мере того, как он продвигался в глубь сумрачного помещения, он все больше жалел о том, что вообще приехал сюда. Здесь казалось еще холоднее, сырее и мрачнее, чем снаружи. Все здание напоминало Найлсу громадный жуткий склеп.
Беспокойно оглядываясь на скрип полуоткрытых дверей кабинок, он застыл от ужаса, когда вдруг заметил торчащую из-под одной двери пару теннисных туфель. В них, разумеется, не было ничьих ног. Скорее всего, туфли еще с прошлого года оставил какой-нибудь забывчивый любитель поплавать, и Найлс разозлился на себя за свой глупый страх.
Он пошел дальше. Но то, что он увидел вскоре в глубине здания, наполнило его сердце дурными предчувствиями. Дощатые настилы во многих местах провалились, а это значило, что море определенно побывало здесь.
Перегнувшись через легкие перильца, он рассматривал врытые в песок сваи, на которых держалось все здание. Они показались ему достаточно прочными, но песок внизу был мокрым, а кое-где остались даже лужи. Поверхность песка казалась вся изрытой: там холмики, здесь промоины.
Найлс встревожился. Он поспешил назад взять из машины лопату, кляня себя за то, что не захватил ее сразу. Когда он чуть ли не бегом возвращался по пляжу в павильон, брызги от разбившейся о берег высокой волны ударили его по лицу. Чертыхнувшись, Найлс вытер рукавом щеку.