— Я пришла, чтобы выразить свои соболезнования по поводу вашей тяжелой утраты.
— Моей утраты? Я, наверное, полный болван, но, простите, не понимаю, о чем это вы.
Его ответ снова выбил ее из колеи, но она мужественно продолжала:
— Я говорю о внезапной смерти этого старика — вашего старого… вассала.
Касуолл удивленно приподнял бровь:
— О, то был всего лишь лакей; он и так уже слишком зажился на свете — ему было где-то около девяноста.
— Но все же старый преданный слуга…
— Я не снисхожу до общения со слугами, — надменно процедил Эдгар, — его держали здесь исключительно в память о его прежних заслугах. Думаю, дворецкий попросту не решался его выгнать, чтобы не прослыть в глазах прочей дворни злодеем.
Леди Арабелла была совершенно не готова к подобному повороту и лихорадочно стала соображать, как продолжить разговор, когда все уже, казалось бы, было сказано. Единственное, что ей оставалось, — переключить внимание на себя.
— Прошу прощения, что потревожила вас. Поверьте, я хоть и не рабыня условностей, но не настолько бесцеремонна… Есть определенные границы… Я понимаю, что вторгаться без приглашения недопустимо, и мне страшно предположить, цто вы можете обо мне подумать после моего столь безрассудного поступка.
Эдгар Касуолл был воспитан истинным джентльменом, и потому он почти рефлекторно ответил ей в тон:
— Я подумаю лишь то, что смогу повторить при вас: леди Арабелла, я всегда вам рад и ваш приход лишь делает честь моему дому.
Леди Арабелла расцвела:
— Как я вам благодарна! Вы сняли камень с моей души. Мое прирожденное желание быть свободной от условностей всегда доставляло мне больше горя, чем радости. Но с вами — я чувствую это — я могу говорить искренне и непринужденно. А это значит, что я могу открыть вам свое сердце и поделиться своими тревогами.
И затем леди, потупившись, пожаловалась на Уулангу и его странные сомнения в ее честности. Ее рассказ так развеселил Касуолла, что он совершенно непочтительно расхохотался, стал выспрашивать подробности и в конце концов заявил:
— Послушайтесь моего совета: если только этот чертов ниггер осмелится еще хоть раз заступить вам дорогу, стреляйте не раздумывая. Башковитый негр да еще с шилом в… одном месте — это серьезный противник и ненадежный соратник. Так что, если вы с ним покончите, то лишь окажете миру услугу.
— Но что на это скажет закон, мистер Касуолл?
— Да какое дело закону до дохлых ниггеров? Одним больше, одним меньше — какая разница? По мне, так только воздух станет чище.
— Вы меня пугаете, — нежным тоном проворковала леди Арабелла, снабдив свое признание чарующей улыбкой.
— Ладно, — усмехнулся он в ответ, — значит, на том и порешили. Так или иначе, от него стоит избавиться.
Леди опустила ресницы, выразив полное согласие и как бы скрепив договор.
— Я люблю ниггеров не больше вашего. Но, в конце концов, что значит один дикарь в той очистке мира, которая нам еще предстоит? — И затем, глубоко вздохнув и придав голосу интимную сердечность, леди Арабелла прошептала. — А теперь, умоляю, скажите мне, что я прощена!
— Конечно же, милая леди. Если только было за что вас прощать.
Не говоря больше ни слова, леди прошествовала к двери, и Эдгар Касуолл оказался настолько любезен, что самолично проводил ее вниз по лестнице и простился только у ворот. Глядя на то, как он возвращается к себе, леди Арабелла спрятала торжествующую улыбку:
— Что ж, все идет отлично. Нельзя сказать, что утро было потрачено даром.
И дама в белом легкой походкой направилась к «Роще Дианы».
Адам Сэлтон все утро пробродил вдоль края Обрыва, изучая окрестности, и вернулся в «Лессер-хилл», когда сэр Натаниэль уже приступил к ленчу. Мистер Сэлтон уехал по делам в Уолсэлл, так что старый джентльмен сидел за столом в полном одиночестве. Адам присоединился к нему, но предпочел за едой ни о чем серьезном не говорить. После ленча сэр Натаниэль последовал за ним в кабинет и плотно прикрыл за собою двери.
Оба они уютно расположились в креслах и закурили трубки. Немного подождав, сэр Натаниэль сам начал разговор:
— Я тут вспомнил один любопытнейший факт. О «Роще Дианы». С этим домом связана одна таинственная история. Кому-то она покажется мистической, кто-то, наоборот, не увидит ничего особенного — это зависит от того угла, под которым на нее посмотреть.