и Донскимъ и Днепровымъ;
Являются главы и тлѣнны кости тамъ;
Мнѣ тѣни предстоятъ ходящи по холмамъ,
175 Я вижу межъ древесъ стенящаго Хидира,
Который кроется по смерти отъ Темира.
Темиръ свирѣпый мечь простеръ въ полночный край,
Но съ трона свергъ его безвремянно Мамай;
Мамай какъ будто бы изъ нѣдръ изшедый земныхъ,
180 Въ Россiю прилетѣлъ со тучей войскъ наемныхъ,
Къ нему склонилися, измѣны не тая,
Противъ Димитрiя Россiйскiе Князья;
Обширныя поля ихъ войски покрывали,
И рѣки цѣлыя въ походѣ выпивали.
185 Такую Перскiй Царь громаду войскъ имѣлъ,
Когда съ угрозами на древнихъ Грековъ шелъ;
Но лавры жнутъ побѣдъ не многими полками,
Сбираютъ въ брани ихъ геройскими руками.
Оставилъ намъ примѣръ отважности такой,
190 Ко славѣ нашихъ странъ, Димитрiй, Князь Донской;
Съ Непрядвой онъ смѣшалъ Татарской крови рѣки.
Мамай ушелъ въ Кафу, и тамъ погибъ на вѣки;
Но вскорѣ ожививъ вражда Ордынскiй прахъ,
Повергла съ пламенемъ въ предѣлы наши страхъ;
195 Хотя Казань не разъ поверженна лежала,
Но вновь главу поднявъ, злодѣйства умножала;
Томилися отъ ихъ Россiяне Царей;
Ей много золъ нанесъ послѣднiй Сафгирей.
Ялялась гордая надъ симъ Царемъ гробница.
200 Едва приближилась къ ней томная Царица,
Какъ будто въ оный часъ супруга лишена,
На хладномъ мраморѣ поверглася она;
Всѣ члены у нее дрожали, разрушались;
Власы разбилися, и съ прахами смѣшались;
205 Разитъ себя во грудь, горчайши слезы льетъ,
Дражайшiй мой супругъ! Сумбека вопiетъ;
Какой мы лютою разлучены судьбою;
Но ахъ! достойналь я стенать передъ тобою?
Я та, которая тебя забыть могла,
210 Въ чьемъ сердцѣ новый огнь любовна страсть зажгла.
Увы! я тѣмъ себя и паче обвиняю,
Что твой цѣлуя прахъ, рыдаю и стенаю:
Достойно ли моимъ слезамъ мѣшаться съ нимъ,
И быть услышаннымъ стенанiямъ моимъ?
215 Потоки слезъ моихъ изъ тѣхъ очей катились,
Которы къ прелестямъ другова обратились;
И стонъ, позорный стонъ, изъ сердца извлеченъ,
Которымъ сталъ иной супругомъ нареченъ,
Уста вѣщающи тебѣ свои печали,
220 Не давно прелести другова величали.
Но бѣдная твоя и сирая жена,
Совмѣстникомъ твоей любви отомщена;
Конечно онъ мою невѣрность ясно видитъ,
Во образѣ моемъ порокъ мой ненавидитъ.
225 О! естьли можешь ты прейти изъ тмы во свѣтъ;
Востань мой Царь! востань! подай ты мнѣ совѣтъ;
Твоею смертiю отъ брака свобожденна,
Входить въ другой союзъ я зрюся принужденна;
Отъ подданныхъ моихъ къ неволѣ я влекусь.
230 Но съ кѣмъ я брачными цѣпями сопрягусь?
Одни противъ себя не видя обороны,
Со мной вступаютъ въ бракъ лишь только для короны;
Съ кѣмъ сердце я дѣлю, любви не вижу въ томъ,
Любви того бѣгу, зажгла я сердце въ комъ.
235 Кому пожертвую себя, мой тронъ, и сына?
Мой Царь! въ твоихъ рукахъ Сумбекина судьбина;
Скажи, что дѣлать мнѣ?… Но ты во гробѣ спишь!
О тѣнь, любезна тѣнь! ты слезъ моихъ не зришь.
Дабы спокойствiе твоя вдова имѣла,
240 Мнѣ тѣнь твоя притти къ гробницѣ повелѣла,
И нѣкiй тайный гласъ привлекъ въ мѣста сiи;
Внемли стенанiя и жалобы мои….
При сихъ словахъ она объемлетъ гробъ руками,
И слезы горькiя лiетъ надъ нимъ рѣками;
245 Тревожа въ сихъ мѣстахъ Царей усопшихъ сонъ,
Сумбекинъ слышался между гробами стонъ;
Отъ гласа плачущей и рвущейся Царицы,
Поколебалися и прахи и гробницы;
Покрыты мхомъ сѣдымъ и терномъ многи дни,
250 Сходящи съ мѣстъ своихъ казалися они.
Завылъ ужасный вихрь, земля кругомъ дрожала;
Сумбека слыша то, во ужасѣ лежала,
Казалося, ее внезапно чувствъ лиша,
Ушла изъ ней во гробъ смущенная душа.
255 И тлѣнность жизненнымъ дхновеньемъ оживилась.
Дверь гроба отворивъ, тѣнь Царская явилась;
Какъ нѣкiй дымъ густый подъемлется она,
Но въ образъ видится мгновенно сложена,
Одежду прежнюю и прежнiй видъ прiемлетъ,
260 Все ясно окрестъ зритъ, всему спокойно внемлетъ.
Тогда отъ горести почти лишенной силъ,
Царицѣ голосомъ унылымъ возгласилъ….
Но тщетно движитъ онъ уста и отверзаетъ,
Составленная рѣчь въ гортани изчезаетъ.
265 И Провидѣнiе на крылiяхъ паритъ,
Поверьхъ его главы небесный огнь горитъ;
Тончаетъ мракъ предъ нимъ кругомъ лежащей ночи,
Повсюду у него и ушеса и очи.
Нѣтъ въ вѣчности отъ нихъ сокрытаго часа;
270 Какъ хартiя ему отверзты небеса;
И тако предлежатъ, какъ чистое зерцало,
Мiрскихъ вещей конецъ, средина и начало.
Непостижимое такое божество,
Тѣнь Царску облекло во прежне существо;
275 И только мысль его сiяньемъ озарило,
На будущiе дни глаза ему открыло;
Черезъ прошедшее давало разумѣть,
Коль горько, не познавъ блаженства, умереть….
О Муза! пѣть хощу дѣла необычайны,
280 И нѣкiя открыть натуры скромной тайны;
Восторгомъ пламеннымъ наполнился мой духъ,
Да внемлетъ пѣсни сей имущiй внятный слухъ.
Не постигая самъ толь важныя премѣны,
Изшелъ изъ гроба Царь, и хладны движитъ члены;
285 Но больше Ангела парящаго не зритъ;
Къ Сумбекѣ приступивъ, стоная говоритъ:
Разторгнуты мои съ тобою смертью узы,
По смерти бракъ забвенъ, забвенны всѣ союзы.
Почто, нещастная! треѣожишь тѣнь мою?
290 Мнѣ тяжко то, что я изъ гроба возстаю;
Но дамъ тебѣ совѣтъ, о сынѣ сожалѣя:
О! естьли изберешь супругомъ ты Алея,
Любовью пламенной возженнаго къ тебѣ:
Симъ бракомъ угодишь народу и судьбѣ,
295 Не будетъ слышенъ громъ Россiйской грозной брани,
Доколѣ Царь Алей не выдетъ изъ Казани;
Люби его, люби! Но что я говорю?
Я нѣкую мечту, иль точну бытность зрю!…
При сихъ словахъ смутясь, тѣнь Царская трепещетъ,
300 На мрачны небеса печальны взоры мещетъ,
И паки въ темный гробъ стремится убѣжать;
Но хощетъ тѣнь сiю видѣнье удержать…..
Увы! мнѣ кажется, что ты чрезъ духъ и воду,
Сумбекѣ онъ сказалъ, премѣнишь вдругъ природу;
305 Тебѣ отверзутся и съ сыномъ небеса;
Вы новы узрите во свѣтѣ чудеса;
Обѣихъ вижу васъ, я вижу предъ очами,
Какъ свѣтлой ризою одѣянныхъ лучами;
Но какъ исполнится? что значитъ все сiе?
310 Безсильно то постичь понятiе мое!…
Вѣщалъ, и будто бы ума во изступленьѣ,
Вторично видитъ онъ сквозь мраки провидѣнье,
Которо смутну тѣнь желая наказать,
Ей будущiе дни хотѣло показать.
315 Тогда подъемлется времянъ завѣса мрачна,
И вѣчность вкругъ него открылася прозрачна;
Ему познанiе о видимомъ даетъ;
Царь зная жребiй свой, Сумбекѣ вопiетъ:
Увы! я чувствую позоръ Махометанства,
320 И зорю въ сихъ мѣстахъ встрѣчаю Христiянства,
Подъ защищенiемъ она грядетъ Небесъ,
Освѣтитъ всю Казань и сей дремучiй лѣсъ,
На сихъ мѣстахъ, гдѣ мы спокойный сонъ имѣли,
Гдѣ нашъ тревожить прахъ живущiе не смѣли;
325 На самыхъ сихъ мѣстахъ созижденъ будетъ домъ,
Всечасно мечущiй на Махомета громъ.
Вода, сiи мѣста и древеса кропяща,
Насъ больше будетъ жечь, геенна чѣмъ паляща,
Куренiе мастикъ и пѣсней сладкiй гласъ,
330 И день и ночь въ гробахъ