авну часть во тмѣ со Иксiономъ:
Являются еще прелестны тѣни имъ,
490 Коснутся ихъ устамъ, и превратятся въ дымъ;
Тамъ вѣчный терпитъ хладъ угрюмая измѣна;
Мучитель вкругъ себя кровавы зритъ знамена,
Трепещущи тѣла, мечи, оковы, гладъ,
Которы отъ него скрываютъ Божiй градъ;
495 Тамъ страхъ смиренiю кичливы души учитъ;
Прошедшее враговъ и будущее мучитъ.
Батый, какъ будто бы послѣдуемъ отъ тѣхъ,
Которыхъ кровь излить не ставилъ онъ за грѣхъ,
Со трепетомъ глаза на небеса возводитъ;
500 Но блескомъ ихъ сраженъ, въ подземный мракъ уходитъ;
Изъ пламени ему устроенъ тамо тронъ,
Бѣжитъ, но слышится по немъ во гробѣ стонъ.
Преемники его злодѣйствами не сыты,
Низходятъ въ адъ за нимъ, змiями вкругъ увиты;
505 Сопровождаетъ вопль на адски муки ихъ,
И вѣчно кроется душевный миръ отъ нихъ;
То жажда тѣни ихъ, то гладъ, то зависть мучитъ,
И быти добрыми чрезъ то живущихъ учитъ.
Но тщетно мрачный адъ мучителямъ грозитъ,
510 Ихъ тщетно молнiя стращаетъ и разитъ!
Умретъ едино зло, другое возрастаетъ;
Какъ язва страшная по всей землѣ летаетъ,
Тѣснитъ, свирѣпствуетъ, терзаетъ, множитъ стонъ.
Нѣтъ, кромѣ слезъ, иныхъ безсильнымъ оборонъ;
515 И естьли въ тѣ часы гонитель не трепещетъ,
Когда земля дрожитъ и небо громы мещетъ;
Что пользы, что стихи въ улику ихъ пишу?
Ахъ! естьли каплю слезъ невинныхъ осушу,
И малую подамъ печальному отраду:
520 Уже я получилъ за слабый трудъ награду!
Злощастье облегчилъ текущiй нынѣ вѣкъ;
Сталъ меньше въ наши дни нещастенъ человѣкъ,
Да вѣчно таковымъ блаженствомъ усладимся….
Но мрачный лѣсъ завылъ, тѣнь стонетъ; обратимся!
525 Свирѣпый Тахтамышъ, какъ огненной стрѣлой
Свергается во адъ для вѣчной казни злой;
Тамъ тѣней вкругъ себя онъ узритъ вопiющихъ,
И пламеннымъ бичемъ во тмѣ его бiющихъ.
То тѣни мстительны нещастныхъ тѣхъ людей,
530 Которыхъ умертвилъ мучительски злодѣй.
Но большимъ варваръ сей терзается призракомъ,
Встрѣчаясь со врагомъ своимъ Темираксакомъ.
Жестокiй оный врагъ родился пастухомъ,
И ставъ разбойникомъ, Монархомъ былъ по томъ;
535 Каковъ былъ съ посохомъ, таковъ онъ и въ коронѣ:
Разбойникъ былъ пастухъ, разбойникъ сталъ на тронѣ.
Страдаетъ въ адѣ самъ теперь Темираксакъ,
Но страшенъ для Царей его и тамо зракъ.
Тамъ кроется во тму, боясь небесна свѣта,
540 Трепещущая тѣнь Царя Улу-Махмета,
Отъ собственныхъ сыновъ который бывъ гонимъ,
Обязанъ сталъ Москвѣ спасенiемъ своимъ;
Своихъ защитниковъ привлекъ коварствомъ къ брани,
И Россовъ побѣдивъ, направилъ путь къ Казани,
545 Развалины ея и тронъ возобновилъ,
Враждующихъ змiевъ Россiи оживилъ;
Подъ пепломъ злобу онъ сокрытую возставилъ.
И стрѣлы на Москву изъ дерзкихъ рукъ направилъ.
Но дружбы прерванной въ отмщенiе и въ знакъ,
550 Жизнь отнялъ у него и сына Мамотякъ.
Улу-Махмета скорбь сiя еще терзаетъ,
Нося въ рукахъ своихъ младенца, лобызаетъ,
И въ адъ свергаяся, уже онъ муки зритъ,
Которыми ему нощь вѣчная грозитъ:
555 Тамъ въ узы огненны онъ будетъ въ вѣкъ закованъ,
И пламенный вѣнецъ злодѣю уготованъ.
Тебя идущаго зоветъ съ весельемъ адъ,
О ты, поруганный и гордый Царь Ахматъ!
Еще твой духъ грызетъ; Басма твоя попранна
560 Стопами храбраго Монарха Iоанна,
Который ко твоей погибели рожденъ,
Которымъ при Угрѣ въ конецъ ты побѣжденъ,
И слава дѣлъ твоихъ на вѣки пролетѣла;
Ордынская твоя держава запустѣла.
565 Спѣши во мрачный адъ, и тамо нынѣ зри,
Что должны гордые во тмѣ терпѣть Цари!
Они позорныя оковы тамо носятъ,
Послѣднiе рабы за гордость ихъ поносятъ,
И ихъ нещастiя во свѣтѣ семъ творцы,
570 Надъ ними подлые ругаются льстецы;
Они поруганны народомъ зрятъ короны,
Потомки съ мерзостью на ихъ взираютъ троны;
Тираны бѣдствiя такiя терпятъ тамъ,
Которыя дадутъ ужасный видъ стихамъ.
575 Но, Муза! вѣчному терзанью ихъ оставимъ,
И добродѣтели единыя прославимъ.
О! естьли кто ея не знаетъ красоты,
Нещастенъ! Царь ли есть, или невольникъ ты.
Для душъ чувствительныхъ болѣзнь нещастныхъ бремя,
580 И тѣней страждущихъ оставить, Музы! время.
Выходитъ наконецъ смущенный Сафгирей;
Онъ горести въ себѣ вмѣщаетъ всѣхъ Царей,
Глазами томными Сумбеку озираетъ,
Къ ней съ трепетомъ идетъ, и руки простираетъ:
585 Простись, вѣщаетъ ей, простись на вѣкъ со мной!
И нашъ ко аду путь не ставь твоей виной;
Ты насъ связующи оковы разрѣшила,
И то, что насъ въ гробахъ держало, сокрушила;
Пороки, кои мы творили въ свѣтѣ семъ,
590 Не отдѣлялися отъ нашихъ тѣлъ ничѣмъ,
И насъ они къ землѣ прикованныхъ держали;
Мы тысячiю мукъ гнѣтомы здѣсь лежали.
Но солнечный огонь очистилъ нынѣ насъ,
И мы съ веселiемъ идемъ во адъ сей часъ;
595 Не плачь теперь! ты намъ огнями угодила,
И насъ отъ близкаго позора свободила.
Увы!… Ордынску власть Россiя изтребитъ,
Меча ея ничто отъ насъ не отвратитъ;
На огнь, который насъ палитъ и очищаетъ,
600 Россiйскимъ воинамъ погибель предвѣщаетъ.
Ахъ! вскорѣ новый здѣсь сiяти будетъ свѣтъ,
И водрузится крестъ, гдѣ нашъ пророкъ живетъ!
А мы отъ муки сей избавлены тобою.
Зоветъ насъ грѣхъ во адъ, какъ нѣкою трубою;
605 Спасай себя и тронъ, спасай и слезъ не лей:
Возстань! очувствуйся! ужъ близокъ Царь Алей;
Исполни ты мои слова и завѣщанье!
Сумбеку тронуло толь горькое прощанье.
Какъ будто громовой стрѣлой поражена,
610 Хотѣвша вымолвить, безмолвствуетъ она;
Лѣсъ солнечнымъ тогда сiяньемъ озарился;
Сумбека впала въ сонъ, и Сафгирей сокрылся.