увѣнчать мою съ тобой любовь!….
Сiя пристрастна рѣчь Сумбекѣ изъявила,
190 Что сердце въ немъ любовь стрѣлами уязвила.
Сумбека вобразивъ, что ей супругъ велѣлъ,
Своихъ прiятностей не пожалѣла стрѣлъ.
Прельщай! еще прельщай! притворство вопiяло,
Которо близь ея невидимо стояло;
195 Оно, Сумбекины умноживъ красоты,
Казало розовы въ ея устахъ цвѣты;
Улыбка нѣжная, пронзающiе взгляды,
Во грудь Алееву вливали медъ и яды,
Сумбеку подкрѣпить, съ стрѣлой Эротъ летитъ,
200 И ею дѣйствуетъ, въ очахъ ея сокрытъ;
И внемлетъ Царь отъ ней сiи слова жестоки:
Невѣрный! видѣлъ ли мои ты слезны токи?
Они въ долинѣ сей лилися по тебѣ;
Что дѣлать мнѣ теперь при злой моей судьбѣ?
205 Ахъ! слезы мнѣ теперь послѣдняя отрада!
Жестокiй! для тебя я выслана изъ града;
Съ младенцемъ я моимъ гониму зрю себя,
Отъ подданныхъ моихъ гониму за тебя;
Они любовь мою и вѣрность Сафгирею,
210 Почли къ тебѣ, Алей, суровостью моею;
Велятъ нещастной мнѣ, твой знатный родъ любя,
Или оставить тронъ, или смягчить тебя.
О коль послѣднее велѣнье мнѣ прiятно!
Сама итти въ Свiяжскъ хотѣла я стократно;
215 Хотѣла предъ тобой потоки слезъ пролить,
На твой престолъ тебя хотѣла умолить.
Но я напасть мою какъ будто предузнала,
Предстать очамъ твоимъ я прежде не дерзала,
Доколѣ не могла сомнѣнiевъ пресѣчь;
220 Для нихъ была должна супружнинъ гробъ сожечь;
Боролась съ жалостью, боролася со страхомъ,
Дабы не уличалъ меня и симъ ты прахомъ.
Взгляни на гробы ты, на пепелъ ихъ взгляни!
Усердiе мое къ тебѣ явятъ они.
225 Но пользуетъ ли мнѣ такое увѣренье?
Во градѣ вижу я, внѣ града подозрѣнье!
Увы! суровыя смягчились небеса,
И камни тронулись, и дикiе лѣса;
Все, все въ дубравѣ сей, ахъ! все преобразилось!
230 Лишь сердце для меня твое не умягчилось!
Жесточе ты древесъ, жесточе твердыхъ горъ?
Сумбека длитъ еще коварный разговоръ:
Увы, любезный Князь! войдемъ во градски стѣны,
Не бойся хитрости, не бойся ты измѣны.
235 Тебя корона тамъ, любовь и скипетръ ждутъ;
Взаимный миръ съ Москвой въ тебѣ Казанцы чтутъ;
За вѣрность я тебѣ Ордынцовъ отвѣчаю….
Но ты задумался, я рѣчь мою скончаю.
Моей преданности стыдиться я должна!…
240 Взрыдала, и пошла, стенаючи она.
Потоки слезъ проливъ казалась удаленна,
Какъ роза нѣжная росою окропленна;
Прiятны Грацiи тѣснились вкругъ нея,
И прелести припавъ цѣлуютъ слѣдъ ея;
245 Прiятности кругомъ лица ея летали,
Они лобзаньями слезъ токи изщитали.
Какой бы человѣкъ, какой бы строгiй богъ,
Ея заразами разтрогаться не могъ?
Сумбека кинула взоръ нѣжный ко Алею,
250 Пошла…. и Царь Алей стремится въ слѣдъ за нею!
Алциною Астолфъ обманутъ тако былъ,
Алей уже едва Россiю не забылъ;
Коль вѣра, мысль его отъ страсти отзывала,
Любовь и слабостямъ похвальный видъ давала,
255 Онъ чаялъ, покоривъ съ Сумбекою Казань,
Прислать изъ ней въ Москву съ присягой вскорѣ дань,
Мятежныя сердца Ордынцовъ успокоить,
Ихъ наглость обуздать, всеобщiй миръ устроить.
Сей чаемый предлогъ его къ Сумбекѣ влекъ,
260 Обманы царствуютъ! въ ихъ волѣ человѣкъ!
Любовь, которая тогда надъ нимъ летала,
Сумбекинымъ его невольникомъ щитала.
Такъ часто обладать собою льстимся мы,
Когда во власть беретъ у насъ любовь умы.
265 Притворно воздыхать Сумбека продолжала,
Скрывалась, но любовь Цареву умножала.
Вскричалъ онъ, видящiй взведенныхъ прелесть глазъ,
Увы! я быть могу еще обманутъ разъ;
Но слѣдую тебѣ!… Тѣ рѣчи излетали,
270 Во книгу вѣчности они внесенны стали,
И должно было впредь исполнитися имъ:
Невинность во слезахъ пошла во слѣдъ за нимъ.
Сумбека хитростью напасть запечатлѣла,
Которая Царю во срѣтенье летѣла.
275 Лишь выступилъ Алей дубравы изъ границъ,
Идущаго Царя встрѣчаетъ ликъ дѣвицъ;
Подобно Грацiямъ блистая красотами,
Ко граду путь онѣ усыпали цвѣтами.
Утѣхи, прелести, тѣснятся вкругъ его,
280 Берутъ оружiе съ усмѣшкой у него,
Благуханiемъ одежду оросили,
И гимны свойственны случаямъ возгласили;
Вѣнцы сплетающа соблазность изъ цвѣтовъ,
Къ Алею подступивъ, подъемлетъ свой покровъ,
285 Снимая шлемъ съ Царя, главу его вѣнчаетъ,
И мечь его укравъ, цвѣты ему вручаетъ;
Коварство робкое прiемля смѣлый видъ,
Отъемлетъ у него копье и лукъ и щитъ.
Казалася любовь въ Героя превращенна;
290 А храбрость Царская послѣднихъ силъ лишенна.
Тогда крылатая въ Казань паритъ молва,
Недремлюща во вѣкъ, скора, быстра, жива;
Молва Алеево прибытiе вѣщаетъ,
Съ Москвой взаимный миръ Казанцамъ обѣщаетъ.
295 Прiятная судьба Казани смутной льститъ,
Которую сулилъ Царицѣ ихъ Сеитъ.
Златая встрѣтила Сумбеку колесница,
Съ Алеемъ въ торжествѣ возсѣла въ ней Царица;
Народъ въ восторгѣ зритъ съ высокихъ градскихъ стѣнъ,
300 Идущаго Царя во произвольный плѣнъ.
Чье имя страхъ Ордамъ недавно наводило,
Пришествiе того спокойстомъ граду льстило.
О тигрѣ, жителей который устрашалъ,
На пажитяхъ стада пасомы похищалъ,
305 Съ такимъ веселiемъ граждане разсуждаютъ,
Когда его въ цѣпяхъ по граду провождаютъ.
Спѣшаща обрѣсти сокровищи и честь,
Является Царю въ лицѣ вельможей лесть;
Зящитникомъ Орды Алея называетъ,
310 И слезы радостны ласкаясь проливаетъ;
Имѣя въ разумѣ о выгодахъ мечты,
Къ подножiю его разсыпала цвѣты.
И подлость рабская толь гнусно унижалась,
Что ко стопамъ его главою понижалась;
315 Лице покорности умѣюща принять,
Колѣна Царскiя стремилася обнять.
Любовь народныя плесканья подкрѣпили,
И въ Царскiй древнiй домъ любовники вступили.
Темница, страсть куда Алея привлекла,
320 Казалася ему съ Сумбекой весела.
Цирцеѣ гордая Сумбека подражаетъ,
Она и взоръ его и духъ обворожаетъ,
И въ сердце лестныя вливающа слова,
Во агнца слабаго преобратила льва.
325 Коль слѣпы въ ихъ любви бываютъ человѣки!
Алей весь мiръ включалъ во прелестяхъ Сумбеки.
По радостямъ его летаетъ плѣнный взоръ,
На что ни смотритъ Царь, вступая въ Царскiй дворъ.
Тамъ рядъ древесъ казалъ широкiя дороги,
330 Сквозь кои пышныя открылися чертоги,
Вкругъ нихъ свѣтилися столпы въ златыхъ вѣнцахъ,
И бисеръ въ солнечныхъ играющiй лучахъ.
Строенiя сего наружное изрядство
Роскошною рукой возвысило богатство;
335 Со пестрымъ марморомъ тамъ аспидъ сопряженъ;
Блистая хрусталемъ, казался домъ зажженъ.
Предъ онымъ зритъ Алей столпами окруженну,
Изъ твердыхъ марморовъ Казань изображенну;
Какъ нѣкiй исполинъ, имѣя грозный видъ;
340 На каменномъ она подножiи стоитъ.
Художникъ плѣнную изобразилъ Россiю,
Ко истукановымъ стопамъ склонившу выю,
И узы, на ея лежащiя рукахъ,
Являли прежнiй плѣнъ и прежнiй Россовъ страхъ.
345 Казань десницею ужасный мечь держала,
И горду власть свою чрезъ то изображала.
Въ сей страшный истуканъ устроенъ тайный входъ,