Томас Транстремер за роялем
Городок, лежащий в полях как надстройка почвы.
Монарх, замордованный штемпелем местной почты.Колокол в полдень. Из местной десятилеткималолетки высыпавшие, как таблеткиот невнятного будущего. Воспитанницы Линнея,автомашины ржавеют под вязами, зеленея,и листва, тоже исподволь, хоть из другого теста,набирается в смысле уменья сорваться с места.Ни души. Разрастающаяся незаметнос каждым шагом площадь для монументаздесь прописанному постоянно.
И рука, приделанная к фортепиано,постепенно отделывается от тела,точно под занавес овладеласостоянием более крупным илибезразличным, чем то, что в мозгу скопиликлетки; и пальцы, точно они боятсярастерять приснившееся богатство,лихорадочно мечутся по пещере,сокровищами затыкая щели.
Ангел
Белый хлопчатобумажный ангел,до сих пор висящий в моем чуланена металлических плечиках. Благодаря ему,ничего дурного за эти годыне стряслось: ни со мной, ни – тем более – с помещеньем.Скромный радиус, скажут мне; но заточетко очерченный. Будучи сотвореныне как мы, по образу и подобью,но бесплотными, ангелы обладаюттолько цветом и скоростью. Последнее позволяетбыть везде. Поэтому до сих порты со мной. Крылышки и бретелькив состояньи действительно обойтись без торса,стройных конечностей, не говоря – любви,дорожа безыменностью и предоставляя телурасширяться от счастья в диаметре где-то в теплойКалифорнии.
Архитектура
Евгению Рейну
Архитектура, мать развалин,завидующая облакам,чей пасмурный кочан разварен,по чьим лугамгуляет то бомбардировщик,то – более неуязвимдля взоров – соглядатай общихдел – серафим,
лишь ты одна, архитектура,избранница, невеста, перлпространства, чья губа не дура,как Тассо пел,безмерную являя храбрость,которую нам не постичь,оправдываешь местность, адрес,рябой кирпич.
Ты, в сущности, то, с чем природане справилась. Зане онане смеет ожидать приплодаот валуна,стараясь прекратить исканья,отделаться от суеты.Но будущее – вещь из камня,и это – ты.
Ты – вакуума императрица.Граненностью твоих короств руке твоей кристалл искрится,идущий в ростстремительнее Эвереста;облекшись в пирамиду, в куб,так точится идеей местана Хронос зуб.
Рожденная в воображеньи,которое переживешь,ты – следующее движенье,шаг за чертежестественности, рослых хижин,преследующих свой чердак,– в ту сторону, откуда слышенодин тик-так.
Вздыхая о своих пенатахв растительных мотивах, etc.,ты – более для сверхпернатыхсуществ насест,не столько заигравшись в кукол,как думая, что вознесут,расчетливо раскрыв свой куполкак парашют.
Шум Времени, известно, нечемпарировать. Но, в свой черед,нужда его в вещах сильней, чемнаоборот:как в обществе или в жилище.Для Времени твой храм, твой хламродней как собеседник тыщиподобных нам.
Что может быть красноречивей,чем неодушевленность? Лишьсамо небытие, чьей нивойты мозг пылишьне столько циферблатам, сколькогалактике самой, про связьдогадываясь и на роль осколкатуда просясь.
Ты, грубо выражаясь, сытопосматривая на простертых ниц,просеивая нас сквозь ситожил. единиц,заигрываешь с тем светом,взяв формы у него взаймы,чтоб поняли мы, с чем на этомстолкнулись мы.
К бесплотному с абстрактным завистьи их к тебе наоборот,твоя, архитектура, завязь,но также плод.И ежели в ионосфередействительно одни нули,твой проигрыш, по крайней мере,конец земли.
* * *
Взгляни на деревянный дом.Помножь его на жизнь. Помножьна то, что предстоит потом.Полученное бросит в дрожьиль поразит параличом,оцепенением стропил,бревенчатостью, кирпичом -всем тем, что дымоход скопил.
Пространство, в телескоп звездырассматривая свой улов,ломящийся от пустотыи суммы четырех углов,темнеет, заражаясь не-одушевленностью, слепойспособностью глядеть вовне,ощупывать его тропой.