Ленинградские журналы подняли много шума в ожидании спектакля Терентьева. Ходили слухи о подвижных башнях, летающих мостиках, спускных помостах, амфитеатрах и других дьявольских выдумках, которые подготавливали П. Филонов и его школа, Коллектив аналитического искусства[214]. Говорилось, что Терентьев написал новый пролог, «сценическую увертюру»[215], и пьеса будет заканчиваться театральным разъездом, написанным по гоголевской канве, но на новые темы[216]. Сам Терентьев объяснил свои намерения в постановке, направленной на то, чтобы поразить филистерство: «Ревизор, рассмотренный […] в исторической перспективе, позволяет построить спектакль об одном из сильнейших наших врагов – неуловимом комнатном враге – обывательщине. […] И против обывательщины поднимает театр свой голос. Текст Ревизора сохранился без изменений и сценическое его осуществление идет от владения методом школы заумного языка»[217]. Наконец, 9 апреля Ревизор вышел на сцену, в новом Театре Дома печати, в Шуваловском дворце[218]. Филонов и его ученики украсили стены и фойе театра фресками и полотнами, представлявшими гигантских людей и зверей, которым некая фантастическая хирургия удалила кожу: в лицах и телах проглядывались густые леса и светящиеся просторы полей[219]. А. Сашин, А. Ландсберг, Н. Евграфов сделали декорации. По их же рисункам были созданы костюмы, в броских, эмфатических цветах и с изображениями больших геометрических фигур. Каждый костюм давал намек на персонаж, который в него облачался: трактирный слуга носил на спине изображение громадного красного рака, почтмейстер – конверты, марки, штемпеля по всему телу, робкие маргаритки украшали одежду одного жандарма, на одежде другого вырисовывались свинячие морды, две земляничные ягоды были на плечах Земляники, в то время как судья Ляпкин-Тяпкин носил на шее большущий ключ, аптекарь кружил с ночным горшком в руке, а Осип, слуга Хлестакова, все время смотрел себе между ног, где болтались гирьки ходиков.
В спектакле Терентьева случалось в самом деле всё что угодно. Персонажи ползали, вертелись, двигались на четвереньках, разговаривали на разных языках, в том числе и на заумном, запевали оперные арии, напевали цыганские песни, насвистывали модные мотивы, ощупывали друг друга и раздевались прямо на сцене, занимались любовью за диванами и в шкафах (на сцене их было целых пять), бегали в уборную, держась за живот одной рукой, в то время как другой размахивали туалетной бумагой, развевавшейся наподобие знамени. Отхожее место, черный куб в центре сцены, своего рода таинственная телефонная будка, превращалось в действующее лицо спектакля из-за постоянных хождений, спазм, хрюканья его посетителей, грубых шуток персонажей, который отправлялись подглядывать в замочную скважину, непристойно комментируя увиденное. Под звуки «Лунной сонаты» Бетховена Хлестаков торжественно шел со свечой в уборную; в такую же уборную забирались Хлестаков с Дарьей Антоновной после «обручения», причем городничий подсматривал и подавал радостные реплики: «Целуются! Ах, батюшки, целуются!» А через некоторое время снова подглядывал: «Вона, как дело-то пошло!» И тем временем слышались вскрики, хрипы и т. п… Спектакль сопровождался всевозможными шумами, криками, хлюпаньем. С тем, чтобы возбудить замешательство и панику среди публики, в одной паузе Терентьев выпустил белых дрессированных мышей: мыши выставляли свои любопытные мордочки и бегали по проволоке, натянутой над головами актеров.
Этот калейдоскоп находок, выдумок, нахальства достигал кульминации в неожиданном финале, который заставал зрителей врасплох, приводя в замешательство и тех (притом – многих), которые полагали, что происходит гигантское надувательство. После возвещения жандарма о прибытии настоящего ревизора комедия Гоголя оканчивается знаменитой «немой сценой». Городничий, дамы, почтенные люди города застывают, испуганные и мертвенно-бледные, в ожидании суда. Мейерхольд поместил на сцене восковые манекены с чертами действующих лиц. В постановке Терентьева, напротив, спектакль продолжался. Из оркестра подымалась оглушающая музыка, как в цирковом финале, прожекторы изливали. ослепительный свет на собрание почтенных людей, на этом пункте открывалась дверь в глубине сцены и входил церемонный, рассыпаясь в поклонах, настоящий ревизор, который был ни кем иным, как самим Хлестаковым. Пораженный молчанием и неподвижностью, он осторожно поворачивался, останавливался перед каждым из персонажей, стараясь привлечь внимание: дергал за фалды сюртуков, давал легкие щелчки и произносил ремарки для актеров, данные Гоголем: «Городничий посередине в виде столба, с распростертыми руками и закинутой назад головой», «По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движением всего тела» и т. п. В конце своего обхода, после долгого вглядывания в глаза двух жандармов, он обращался к публике и, разведя руками, восклицал: «Немая сцена!»[220].
218
Открытие нового театра в Доме печати. – «Красная газета», 8. 4.1927, № 81, с. 6; см. также: Театральная хроника. – «Красная газета», веч. вып., 6. 4.1927, № 91, с. 4.
219
См.: Н. Степанов. Из воспоминаний о Н. Заболоцком. – В сб.: Воспоминания о Заболоцком. М., 1977, с. 86–87; то же, изд. 2-е, доп., М., 1984, с. 158; Литератор. Дом печати. – «Красная газета», веч. вып., 15. 4.1927, № 100, с. 2; В. В. Выставка «Филоновцы» в Доме печати. – «Красная панорама», 1927, № 24, с. 14; Н. Мислер. Павел Николаевич Филонов. Слово и знак (по следам архивных материалов). – «Russian Literature», 1982, vol. XI, No. 3, p. 253–254; Pavel Filonov: A Hero and his Fate. Translated, Edited and Annotated by Nicoletta Misler and John E. Bowlt. Austin (Texas), 1984, passim.
220
См.: А. Пиотровский. «Ревизор» в театре «Дома печати». – «Красная газета», веч. вып., 11. 4.1927, № 96, с. 6; М. Блейман. «Ревизор» (Театр Дома печати). – «Ленинградская правда», 12. 4.1927, № 83, с. 6; Б. Сухаренко. «Ревизор» в Доме печати. – «Красная газета», 12. 4.1927, № 83, с. 6; Губанков. Рабкоры говорят. – «Красная газета», 12. 4.1927, № 83, с. 6; Б. Лавренев. Второе пришествие Хлестакова («Ревизор» в Доме печати). – «Красная газета», 14. 4.1927, № 85, с. 2; О. Давыдов. О «Ревизоре» Театра Дома печати. – «Красная газета», веч. вып., 16. 4.1927, № 101, с. 4; Д. Гессен. О нужнике городничего и нужен ли нам терентьевский «Ревизор». – «Смена», 26. 4.1927, № 77, с. 4; АТвоздев. Классики наизнанку. – «Правда», 29. 5.1927, с. 6; С. Воскресенский. Кое-какие последствия мании величия. – «Рабочий и театр», 1927, № 16, с. 18; Он же. Еще о «Ревизоре» в Доме печати. – «Рабочий и театр», 1927, № 17, с. 10; М. Павдо. Фельетон о «Ревизоре». – «Рабочий и театр», 1927, № 18, с. 8–11; М. Загорский. Ревизор на Удельной. – «Жизнь искусства», 1927, № 16, с. 5; А. Гвоздев. Ревизор на Удельной. – Там же. О второй и третьей постановке см.: Ю. Соболев. Новаторство во что бы то ни стало. «Ревизор» ленинградского Театра Дома печати. – «Вечерняя Москва», 8. 5.1928, № 105, с. З; И. В-к. Театр ленинградского Дома печати. – «Гудок», 19. 5.1928, № 115, с. 4; В. В. Театр ленинградского Дома печати. «Ревизор» и «Наталия Тарпова». – «Комсомольская правда», 27. 5.1928, № 122, с. 4; А. Февральский. «Ревизор» (Ленинградский Театр Дома печати). – «Правда», 24. 5.1928, № 119, с. 6; В. Мазинг. Ревизор в театре Дома печати. Новая постановка. – «Рабочий и театр», 1928, № 9, с. 12; Э. Б. Озорной спектакль Театр лен. Дома печати. – «Новый зритель», 1928, № 22, с. 9; И. Хвостов. Дрессированные крысы. – «Афиши Дома печати», 1928, № 1, с. 13. См. также: С. Данилов. Ревизор на сцене. Л., 1934, с. 100; Он же. Гоголь в театре. Л., 1936, с. 259–264; С. Цимбал. Театральная новизна и театральная современность; Г. Федоров. Вокруг и после «Носа»; Л. Трауберг. Фильм начинается. М., 1977, с. 180.