К непостижимым, смежным, мрачным
Мирам – исподу вещества.
114
Молитва, точно вопль о помощи,
Рванулась вверх. Но нет, не Бога
Сюда, в мир Гога и Магога
Смел звать изнемогавший дух:
Хоть нить во мраке гробовом ища,
Он рвался в пристани другие –
В присноблагой Синклит России
Превыше войн, побед, разрух.
115
Пусть демон великодержавия
Чудовищен, безмерен, грозен;
Пусть миллионы русских оземь
Швырнуть ему не жаль. Но Ты, –
Ты, от разгрома, от бесславия
Ужель не дашь благословенья
На горестное принесенье
Тех жертв – для русской правоты?
116
Пусть луч руки благословляющей
Над уицраором России
Давно потух; пусть оросили
Стремнины крови трон ему;
Но неужели ж – укрепляющий
Огонь Твоей верховной воли
В час битв за Русь не вспыхнет боле
Над ним – в пороховом дыму?
117
И вдруг я понял: око чудища,
С неутолимой злобой шаря
Из слоя в слой, от твари к твари,
Скользит по ближним граням льда,
Вонзается, меж черных груд ища
Мою судьбу, в руины замка
И, не найдя, петлей, как лямка,
Ширяет по снегу сюда.
118
Быть может, в старину раскольникам
Знаком был тот нездешний ужас,
В виденьях ада обнаружась
И жизнь пожаром осветя.
Блажен, кто не бывал невольником
Метафизического страха!
Он может мнить, что пытка, плаха –
Предел всех мук. Дитя, дитя!
119
Чем угрожал он? Чем он властвовал?
Какою пыткой, смертью?.. Полно:
Откуда знать?.. Послушны волны
Ему железных магм в аду,
И каждый гребень, каждый пласт и вал
Дрожал пред ним мельчайшей дрожью,
Не смея вспомнить Матерь Божью
И тьме покорный, как суду.
120
Не сразу понял я, кто с нежностью
Замглил голубоватой дымкой
Мне дух и тело, невидимкой
Творя от цепких глаз врага.
Другой, наивысшей неизбежностью
Сместились цифры измерений,
И дал на миг защитник-гений
Прозреть другие берега.
121
Метавшееся, опаленное,
Сознанье с воплем устремилось
В проем миров. Оттуда милость
Текла, и свет крепчал и рос,
И Тот, кого неутоленная
Душа звала, молила с детства,
Дал ощутить свое соседство
С мирами наших бурь и гроз.
122
О, как незрело, тускло, иначе
Ум представлял нетерпеливый
Вот этих радуг переливы,
Смерчи лучей... совсем не так!
О, свышеангельный светильниче!
Вождю прекрасный, Яросвете!
В чьем откровеньи, в чьем завете
Хоть раз начертан был Твой знак?
123
Тебя Архангелом Отечества
Назвал я в отроческой вере,
Когда ты мне сквозь сон в преддверьи
Кремля Небесного предстал.
Огни легенд, лампады жречества,
Пожар столиц, костры восстаний
Мне стали искрами блистаний,
Окутавших Твой пьедестал.
124
Превыше царственной чугунности
Твердынь, казарм, дворцов и тюрем,
Я слышал неподвластный бурям
Твой голос с мирной вышины,
И в годы те, на грани юности,
Душа зажглась мечтой о Храме,
О литургийном фимиаме
Тебе – в столице всей страны.
125
Теперь... Теперь я знал! Я чувствовал!
Не слухом, не трехмерным зреньем,
Но целокупным предвареньем
И всем составом всей души;
Рок Века сам меня напутствовал,
Годами скорбными готовя,
И вот теперь шептал с любовью:
Взирай. Не бойся. Запиши.
126
Быть может, нынче, невской полночью,
Дух из своей ограды вышел:
В Тебе, в Тебе я странно слышал
Покой, огромный как чертог,
И там, в тумане лунно-солнечном,
Не знаю, что и чем творили
Те, кто столетьями усилий
К Тебе взойти сквозь гибель смог.
127
Там души гор вздымали, шествуя,
Хорал ко Храму Солнца Мира;
Там многоцветные эфиры
Простерлись, как слои морей...
Там клиры стихиалей, пестуя
Цветы лугов песнопоющих,
Смеясь, звенели в дивных кущах
Непредставимых алтарей.
128
И, точно в беззакатных праздниках
Незримый град России строя,
Там родомыслы и герои
Уже творили купола,
А души гениев – и праведных –
Друг другу вниз передавали
Сосуды света – дале, дале,
Все ниже, ниже – к лону зла.
129
О, не могу ни в тесном разуме,
Ни в чаше чувств земных вместить я,
Что сверх ума и сверх наитья
Ты дал теперь мне, как царю;
Что не словами, но алмазами
Ты начертал в кровавом небе;
О чем, как о насущном хлебе,
Теперь стихом я говорю.
130
Нездешней сладостью и горечью
Познанья жгучего отравлен,
Кому Российский космос явлен
Сквозь щель обрушившихся плит;
Он будет нем на шумном сборище
И полн надежд в годину страха,
Он, поднятый из тьмы и праха,
Как собеседник, в Твой Синклит.
131
Там, в осиянном средоточии,
Неразрушимом, недоступном,
И по блистающим уступам
Миров, готовятся пути
И строят праведные зодчие
Духовный спуск к народам мира –
Вино небесного потира
Эпохам будущим нести.
132
...Так душу бил озноб познания,
Слепя глаза лиловым, чермным,
И сквозь разъявшийся Infernum
Уже мерцал мне новый слой –
Похожий на воспоминание
О старой жизни с прежним телом,
Как будто кто-то в белом-белом
К лицу склонялся надо мной.
133
Та белизна была бездушною,
Сухой, слепой, небогомольной,
И странно: стало больно-больно,
Что кончен вещий лабиринт,
Что врач склонился над подушкою,
Что всюду – белизна палаты,
А грудь сдавил, гнетя как латы,
Кровавый, плотный, душный бинт.
1949-1953
Владимир
ГЛАВА 7
ИЗНАНКА МИРА
Поэма в прозе
Часть первая
1
Портик – направо, портик – налево, суровый и темный собор впереди,
могучая река за плечами. Настороженность, безлюдье... И каждый, замедлив
шаг на торжественной площади, ощущает себя как бы в магнитном поле. Это
чувствуют все; сознает это каждый, вдумавшийся в свое чувство. Не образ
императора-героя на гранитной скале: само изваяние окружено легендой. Она
еще не отлилась ни в балладу, ни в эпопею, ни в музыкальную симфонию; она
только веет вокруг; стоит возле бронзовой статуи стекленеющим озером.
2
Снова и снова приходят на память строки великой поэмы – и тают.
Неясный образ шевелится в душе – и не может определиться мыслью.
Холодящая жуть нечаянно вдруг обожжет отдаленным предчувствием – и тихо
отхлынет. Чем-то сверхчеловеческим волнует нас этот монумент. Чем же?..
И, пока вникаешь зрением, чувством истории, чувством поэзии и
воображением в черный очерк неподвижно-мчащегося на коне, нерожденная
легенда – не легенда, а предупреждение – держит созерцающего в своем
завороженном круге.
3
Другого изваяния, столь наполненного еще неразгаданным смыслом, в
России нет. Словно отрезок метафизической оси, проходящей сквозь миры
разных координат! Такими бывают лишь изваяния-двойники. Не
изваяния-портреты, но именно двойники: это слово готов подчеркивать я еще
и еще. Двойники – не героев, во славу которых они воздвигнуты здесь, но
образов иного мира, воистину титанических; и не мира, но миров,
реальнейших, соседних с нами. Как щемит и замирает сердце на пороге этих
пучин!
4
В лучезарных пространствах Святой России осуществлены прекраснейшие
города – если к ним применимо вообще это слово. Для того чтобы выразить
величие просветленного мета-Петербурга, слов нет и не может быть на нашем
языке, не приспособленном ни к чему трансреальному. Там, в облаках, на