Дремота мерцает, как в льдах нерушимых
Бегущая лунная тень по горам, –
И снится Агнессе: на лунной вершине –
Один, как слеза Богоматери, – храм.
И молится спящее сердце о вере,
Все слаще, все горше щемящая боль...
И вот раскрываются дальние двери,
Выходит на паперть священник-король.
Светящийся лик...
Золотая корона...
Вокруг него рыцари белых вершин
И тихий наследник священного трона –
Залитый высокой луной Лоэнгрин.
И слышится дальняя речь Лоэнгрина,
Как призрачный звон отдаленной звезды:
– Сойдемте, сойдемте к живущим в долинах,
Поможем пройти им сквозь вечные льды!
И видит душа в вознесении сонном:
За тихой звездой затмевая звезду,
Народоводители – ангелов сонмы
Нисходят в долины по синему льду.
Но сон Джеронима незряч: в сновиденье
Доходит лишь отзвук церковного бденья,
Он слышит торжественный зов Парсифаля
Пророка, священника и короля:
– О, кровь Иисуса!
О, солнце Грааля!
Тобою да правится мир и земля!
Но сумрак сгущается... Глуше пенье...
И тает мерцающее сновиденье.
Вновь глыбы тяжелые яви печальной
Да своды угрюмые опочивальни.
И прямо во взор, увлажненный от сна, –
Тусклая у горизонта луна.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ. Чтение судьбы
Вы, звезды в ясном зените!
Вы, звезды в лунном надире!
Лучи-острия скрестите
На королевской порфире:
Сквозь латы – тонким сияньем
Коснитесь души зовущей,
Откройте на миг ей знанье
Дороги ее грядущей.
* * *
Луны уже нет. На угрюмые пашни,
На город, чернеющий в зыбком сне,
Глядит с высоты заклинательной башни
Огонь непогашенный в узком окне.
Бряцанье шагов непреклонных все выше –
И молча переступает порог
Король, где под каменным конусом крыши
Склонился у длинных свечей астролог.
Спадает по черному шелку одежды
Белая, белая борода...
Черные брови, строгие вежды;
Взгляд, как мерцанье серого льда.
Молчанье. Тени дрожат и трепещут,
Стеклянные сферы сверкают и блещут,
Модель каравеллы, сафьянные книги,
Холодных приборов блестящий металл,
С которым владелец судьбы, как миги,
По книге астральных сплетений читал.
– Мир королю! На земле тишина,
Уносит людей поток сновиденья,
Но ставшее людям временем сна,
Будет для мудрых временем бденья.
– Да, но воистину ль мудры мы оба?
Ты стал еще холоднее, старик...
Видно, соседству хладного гроба
Подобно соседство этих книг!
– Зато эти книги и числа
Расскажут, что мир – только тень
Качающегося коромысла
В руке Сотворившего день!
Взлетают упругие ребра
То белой, то черной бадьи.
И злой обречен, как и добрый,
Творцом на страданья свои.
В скрестившихся блесках свечей благовонных
Меж ними двоими ломается мрак
И перебегает в пергаментах сонных,
Где спит низведенный в чертеж Зодиак.
– Ты знаешь, старик, я смеюсь надо всем
И веры отцов не приемлю,
Но ум мой бессонный пытает: зачем
Я послан на шумную землю?
Куда я свой путь направлять обречен
Сквозь темень кромешную этих времен?
Смотри: недороды, знаменья, разбой,
Усобицы герцогов... Голод!
И только жиреет, как бык на убой,
Монах – меж голодных и голых!
Да праздное рыцарство тешит себя,
В ребяческих играх доспехи дробя!
Но ты ведь слыхал благодатную весть,
Что храм нерушимый во времени есть?
– Слышал...
– Слышал? Тогда отвечай мне:
В тот день, как скончался король Титурель,
Кто принял корону его?
– Это тайна;
Но раз я в дороге услышал случайно –
Далеко, за морем восточных земель –
О сыне его Амфортасе. – А где же
Теперь он?
– Он умер... Быть может, убит...
Об этом поется все реже и реже;
Об этом никто уже не говорит. –
– А что за венец на главе Парсифаля?
Венец узурпатора? Лже-короля?
Так вот кто взывает пред ликом Грааля:
"Тобою да правится мир и земля!"
– О Парсифале поется певцами по-разному:
То о правителе благообразном,
То – о воителе, не знавшем урона,
То – о вероломном захватчике трона...
Спутались сказанья о рыцаре том:
Некоторые даже говорят о святом.
Король стиснул пальцы.
– Нет, снисхожденью
Не быть никогда к самозванцу! Обман
Он посылает на нас, как туман
Отравленный... Слушай, что значит виденье,
Сквозь лунные чары представшее мне
Не в яви, не в помыслах и не во сне?
И что мне советуют вечные звезды:
Замкнуться ль покорно в мирскую юдоль,
Иль к цели стремиться – высокой и грозной?
И сон свой рассказывает король.
Но сердце двоится, и повесть двоится,
Двоятся квадраты решетчатых рам,
Застежки на фолиантах, страницы
С изгибами эллипсов и пентаграмм...
Умолк он.
Ночные глаза звездочета,
Мерцая, вникают в душу ему,
Свистящие крылья ночного полета
Возносят спиралью в заветную тьму
Премудрости – вольной дорогой скитальцев,
Откуда чуть видимо зло и добро...
Он вздрогнул... Взглянул: вот смуглые пальцы
Серебряный циркуль берут и перо.
И чертит волшебник. Сомкнулись созвездья
Мистическим кругом греха и возмездья.
Планеты скрещаются с войском астральным
Аспектом то двойственным, то тригональным,
Аспекты слагают то ромб, то кольцо...
И он, наконец, поднимает лицо.
– Ни интердикт, ни франкское войско,
Ни происки пап не страшны тебе:
Беда при дверях – но верь и не бойся,
И завтра же будь готовым к борьбе.
Взгляни на пергамент: четкие знаки
Благовестят победу твою:
Юпитер сверкает в скованном Раке,
Сатурн вероломный гибнет в бою...
– Юпитер – это звезда не моя ли?
Созвездие Рака... Что значит Рак?
– Рак – то с дороги к землям Грааля
Обратно тебя оттесняющий враг.
Рак – это путь по подземным дугам
В хаос, в бездушное вещество,
Вниз, на ступени, пройденные духом
В странствии изначальном его.
Юпитер же – невозмутимый, белый –
Покой совершенства в горной тиши,
Юпитер – стремящееся к пределу
Долженствованье твоей души.
Смотри: вот спешит на помощь Венера,
Враг – Марс – безоружен во власти Псов,
Вот Солнце взлетает – знаменем веры –
Склоняясь на чашу строгих Весов...
Сквозь все пораженья, беды, тревогу
Спешит исполненье давней мечты...
Сбирай паладинов! Выйди в дорогу!
К обители света двинешься ты.
Безмолвствует побледневший король.
Гордыня, как солнце, как сладкая боль
Восходит в душе его, все пронизав:
Он прав – в сокровеннейших чаяньях прав!
Так вот где оно – что извечно влекло:
Короной Грааля украсить чело,
Страданье и горе изъяв из вселенной,
Одеть ее всю красотою нетленной
И Чашей Завета владеть одному!
В иное не верую и не приму.
И с царской руки с драгоценным сапфиром
Кольцо зазвенело к ногам старика,
Как плата за весть о полете над миром,
О царстве над радугами ледника.
И волей, как броней, сковав ликованье,
Спускается вниз он – алеет заря –
Он будит Агнессу – про сон, про гаданье
Словами скупыми, как милость царя,
Короткими, как непреклонный приказ,
Ведет перед нею холодный рассказ.
Агнесса молчит. Она видела то же
В тот час, как луна покидала зенит...
Глаза голубые становятся строже,
Она опускает глаза, говорит:
– Но вспомни же, друг мой, что пели жонглеры:
Кругом Монсальвата могучие горы,
И горе тому, кто захочет однажды
К святыне проникнуть, прибой и отлив
Страстей самовластных – смертною жаждой
Любовью и подвигом не покорив!
– Не верю! Все это – трусливая ложь
хитрых святош,
Это поют, истомясь от борьбы,
только рабы!
Ищущим правды не страшен бой
с дерзкой судьбой.
Затихла беседа. А утро хрустально:
Темна еще даль черепитчатых крыш,
Но песнь пастухов перекличкою дальней
Врывается в опочивальную тишь.