Какие же мысли, спрашивал я себя, бродили в этих безрассудных головках? Догадаться было не так-то уж трудно. Каждая из них во сне, несомненно, встречалась с приищем, склоненным у ее ног. И каждой, естественно, хотелось разглядеть теперь поближе героя своих сновидений. Многих, конечно, постигло разочарование. Ведь принцев становится все меньше, а все, что мы видим наяву, выглядит куда менее радужным, чем во сне. Однако кое-кому все же повезло — сновидения подтверждались. У возлюбленного были такие же изящные усики и такая же черная шевелюра, как и во сне.
Так, хотя бы несколько мгновений, каждая вкушала радость любви. Наивный, быстротечный, как надежда, роман, выдаваемый только вспышкой румянца на щеках и трепетом груди.
В конце концов девицы были, пожалуй, глупышками, да и сам я, вероятно, обнаруживал изрядную тупость, надеясь увидеть что-то значительное там, где не на что было и смотреть. Однако я вполне был вознагражден и тем, что мне удалось понаблюдать. Я убедился, что как мужчины, так и женщины остались, в общем, вполне удовлетворенными. Магу, разумеется, не было никакого смысла доставлять огорчения добрым малым, приносившим ему по два су.
Наконец подошел и я, и уже без особого волнения припал правым глазом к заветному стеклу. Между двумя широкими занавесками красного цвета я различил женщину, облокотившуюся на поручни кресла. Ярко освещенная какими-то лампами, которых я не смог обнаружить, она четко выделялась на фоне размалеванною полотна, натянутого позади. На этой прорванной во многих местах декорации еще виднелись следы голубой романтической рощи.
Как и подобает всякому порядочному видению. Та, что любит меня, была одета в белоснежное, длинное, чуть схваченное в талии платье, расстилающееся облаком по полу. Такая же белая широкая вуаль, поддерживаемая на голове венком из цветов боярышника, была опущена на лицо. Небесное создание казалось в этом одеянии олицетворением самой чистоты и невинности.
Кокетливо подбоченясь, она нежно смотрела на меня в упор своими огромными голубыми глазами. Под вуалью она выглядела обольстительной. Золотистые косы, утопающие в муслине, чистый, девственный лоб, обворожительные губки, ямочки на щеках, созданные для поцелуев. При первом взгляде я принял ее за святую, при втором — она показалась мне уже ничем не брезгающей и вполне сговорчивой девкой.
Приложив три пальчика к губам, она послала мне поцелуй с таким реверансом, который вовсе не был к лицу обитательнице царства теней. Видя, что она совсем не торопится исчезать, я запечатлел ее черты в своей памяти и покинул свой пост.
Уже приближаясь к выходу, я увидел торопившегося занять мое место «друга народа». Суровый моралист, явно пытавшийся избежать со мной встречи, спешил преподать пример преступного любопытства простым смертным. Вот он наклонился, и по его длинной, изогнутой в дугу спине пробежала дрожь вожделения; не находя иной возможности разрядить свой пыл, он прильнул губами к стеклу.
Я спустился с помоста и снова окунулся в толпу, решив немедля отправиться на розыски Той, что любит меня, поскольку улыбка ее теперь была мне знакома.
Лампионы чадили, сумятица все возрастала, бушующая толпа, казалось, вот-вот опрокинет шатры. Праздничный разгул в этот час достигал своего апогея. Любому в такие минуты грозила участь оказаться задушенным.
Вокруг меня, куда бы я ни взглянул, волновалось бесконечное море полотняных чепцов и шелковых шляп. Я продирался вперед, расталкивая мужчин и с осторожностью обходя пышные юбки женщин. А вдруг вот эта розовая накидка? Или вон тот тюлевый чепчик с лиловыми лентами? А может быть, эта элегантная шляпка со страусовым пером? Увы! Накидке оказывалось под шестьдесят, чудовищно безобразный чепец любовно склонялся на плечо какого-то пожарного, особа в соломенной шляпке надрывалась от смеха, широко раскрывая чудеснейшие в мире глаза, которые мне не были знакомы.
Над всякой толпой неизменно витает какая-то непостижимая тоска, дуновение беспредельной грусти, вздох уныния и скорбя. Не было еще случая, чтобы, находясь среди громадного скопления народа, я не испытывал странного недомогания, гнетущего предчувствия. Мне всегда кажется, что какое-то неведомое бедствие угрожает такому сборищу людей, что стоит только сверкнуть молнии, и все эти беснующиеся толпы оцепенеют в вечном безмолвии.