Вот откинет
серый плащ
(«Выйди,
обними меня!»).
Подплывает
к горлу плач.
«Милый мой!
Любименький!»
И ее со всей
Москвой
затрясет
от судорог.
Девушка!
Он восковой.
Уходи
отсюдова!
ГУЛЯЩАЯ
Завладела
киноварь
молодыми
ртами,
поцелуя
хинного
горечь
на гортани.
Черны очи —
пропасти,
беленькая
челка… —
Ты куда
торопишься,
шустрая
девчонка?
Видно,
что еще тебе
бедовать
нетрудно,
что бежишь,
как оттепель
ручейком
по Трубной.
Всё тебе,
душа моя,
ровная
дорожка,
кликни
у Горшанова
пива
да горошка.
Станет тесно
в номере,
свяжет руки
круто,
выглянет
из кофточки
молодая
грудка.
Я скажу-те,
кралечка,
отлетает
лето,
глянет осень
краешком
желтого
билета.
Не замолишь
господа
никакою
платой —
песня спета:
госпиталь,
женская
палата.
Завернешься,
милая,
под землей
в калачик.
Над сырой
могилою
дети
не заплачут.
Туфельки
лядащие,
беленькая
челка…
Шустрая,
пропащая,
милая
девчонка!
РАЗГОВОР С БЫВШЕЙ
— Не деньга ли у тебя
завелась,
что подстриглась ты
и завилась?
Вот и ходишь
вся завитая,
и висок у тебя —
запятая!
— Будь любезен,
ты меня не критикуй,
у меня полон денег
ридикуль.
Я Петровкой анадысь
проходила
и купила ридикуль
из крокодила.
— Будь любезна, расскажи
про это мне:
не стипендию ли класть
в портмоне?
Или стала ты,
повыострив норов,
получать гонорар
от ухажеров?
— Подозрительный ты стал,
дорогой!
Он мне нужен
для надоби другой —
а для пудреницы,
хны и помады
и платочки чтобы
не были помяты.
— Ты не прежним
говоришь языком,
да мое тебе слово —
не закон,
этих дней не оборвать,
не побороть их!
Разойдемся ж, как трамваи
в повороте!
Белофетровой
кивнула головой,
помахала ручкой — замшей
голубой,
отдала кондуктору
монету
и по рельсам заскользила —
и нету!
НАЩОТ ШУБЫ
У тебя
пальтецо
худоватенькое:
отвернешь
подлицо —
бито ватенкою.
А глядишь,
со двора —
не мои
не юга́,
а твои
севера́,
где снега
да вьюга́!..