— Что это ты писать вздумал? Писатель, тоже!
Сергей Сергеич не ответил. Кира повернулась к стене, заснула. Только перед рассветом Сергей Сергеич положил перо и зевнул. Он вспотел от напряжения, и рубашка прилипла к вдавленной груди. Поднес листок к глазам и прочел:
Многоуважаемый товарищ, красный директор!.. От чистого сердца, желая вам благополучия, осмеливаюсь предупредить от превратных поступков вашей жизни по поводу гражданки, жены Бегичева, Киры Андреевны. Я вас, коммунистов, не уважаю, но ваша личность мне симпатична, и потому решаюсь. Гражданка Бегичева с которой вы состоите в телесном соглашении, — опасная соблазнительница. У нее была любовь с вашим товарищем, комиссаром дивизии Гордоном, и этот уважаемый товарищ через нее пошел на казенную растрату и покончил жизнь свою расстрелом. Потому и желаю вас упредить, что знаю вашу партийную слабость насчет женщин. Вам по вашему делу приходится больше иметь сношения с женщинами грубого вида, и потому вы легко поддаетесь буржуазным мессалинам и падки на наслаждения старого строя. И женщине без правил легко вас оплести, потому вы люди прямоугольные, без хитрости. А у нее и духи, и чулки с ажуром, и кофточка батист. Гляди, любуйся на мою красоту, будто все и прикрыто, а как на ладошке. А вы с непривычки хуже, чем с водки, пьянеете. Пишу вам из одной симпатии, жалко мне, что хороший человек из-за стервы покончит жизнь от партийной пули но высшему приговору.
Незаметная, но благородная душа.
Перечитал, со вздохом положил в конверт, погасил свет и прилег вздремнуть, а утром, попивши чаю, по дороге в лавку опустил в почтовый ящик, оглянувшись, не видит ли кто.
Возвращаясь из лавки, зашел в часовню, стал перед богородицей на колени, долго и истово молился о спасении рабы божией Киры от неправильного пути и о сохранении домашнего спокойствия. Пришел домой успокоенный и за чаем даже шутил с жильцом. Ложась спать, игриво пощекотал Киру и сам испугался. В устремленных на него глазах было бешенство и жаркая ненависть. Скорее закрылся одеялом.
Рано утром проснулся от настойчивого шепота, звавшего его из столовой. Приподнялся на постели, тревожно взглянул на Киру, она спала крепким сном. Надел туфли и вышел. Увидел одетого жильца. Лицо у него было странно закаменевшее, как будто налитое воском, и глаза смотрели упорно и недвижно.
— Идите за мной, — не то просил, не то приказывал Сергею Сергеичу.
Бегичев послушно побрел за ним, вздрагивая спиной, как пес на морозе. Жилец ввел его в комнату и, взяв со стола листик бумаги, поднес к лицу Сергея Сергеича.
— Это вы писали? — спросил он, растягивая голос, как резиновую плеть.
Сергей Сергеич втянул голову в плечи и закрыл глаза. Вермишель бороденки царапала ему голую грудь, и Сергей Сергеич думал: «Куда ударит? По голове или в живот?»
От ожидания во рту пересохла слюна.
— Вы писали? — переспросил жилец.
Сергей Сергеич отчаянно мотнул головой.
— Не врите! — крикнул Степан Максимыч и дернул Сергея Сергеича за руку. Сергей Сергеич, как кукла, повалился на бок, но жилец толчком привел его в вертикальное положение.
— Мерзавец! — процедил он и, помолчав, добавил. — Ну, шевелитесь! Помогите мне уложиться.
Сергей Сергеич открыл глаза и потрясенно взглянул на жильца. Посреди комнаты стояли жильцовы чемоданы, раскрыв пасти. Жилец стал бросать Сергею Сергеичу вещи, приказывая, куда класть. Ошеломленный, он послушно укладывал чемоданы и первый раз вздохнул, когда все было упаковано.
Жилец вышел в коридор и вернулся в пальто и фуражке.
— Помогите вынести! — грубо, как дворнику, сказал он Сергею Сергеичу.
— Вы разве уезжаете? — осмелился наконец выдавить Сергей Сергеич. Жилец повернулся к нему.
— Молчи, гад! Делай, что велят, — оборвал он.
Сергей Сергеич, вздрогнув, поднял тяжелые чемоданы и вынес их за жильцом на крыльцо. Холодный утренний ветер ударил под халат, и зубы Сергея Сергеича стали выбивать двойную дробь холода и страха. Жилец сошел с крыльца, скрылся за углом и сейчас же вернулся с извозчиком. Он взвалил чемоданы на пролетку и повернулся к Сергею Сергеичу:
— Ни слова Кире Андреевне. Скажешь, что уехал в командировку. Понял? А вот тебе, сукин сын, на прощанье!
Жилец набрал воздуху, вдруг смачно плюнул в лицо Сергею Сергеичу и быстро вскочил в пролетку. Сергей Сергеич остался на крыльце. Плевок стек по щеке и повис на вермишели.
Ветер беспокойнее завозился под халатом. Сергей Сергеич запахнул полы и вошел в квартиру. В передней он стер плевок и побрел по коридору, понурив голову, но все в нем пело и ликовало.
— Поверил… поверил, — шептал он, входя в спальню и ложась в постель.
За утренним чаем он сидел как на иголках. Кира прошла мимо него в умывальную. Он сидел и ждал с застывшей улыбкой. Услышал, как ее шаги задержались у кабинета. Донесся удивленный голос:
— Сергей Сергеич! Почему у Степана Максимыча вещей нет и комната открыта?
Встревоженная Кира стояла в дверях. Сергей Сергеич сделал равнодушное лицо и проронил:
— Я и забыл тебе сказать, Кирочка. Он рано утром уехал в срочную командировку.
Краска сбежала со щек Киры, она закусила губу. Сергей Сергеич почувствовал, что настала пора реванша. Он глубоко затянулся папироской и сказал:
— Расстроилась? Ничего! Вернется, натешишься еще над мужем. Нацелуешься.
Кира подняла голову. Сколько ненависти может быть в женском взгляде! Дернула губой и ответила без волнения:
— А, сам уже знаешь. Ну и хорошо! Говорить не нужно.
Прошла и заперлась в спальне. Сергей Сергеич подкрался, послушал. Кира плакала. Он покачал головой и пошел в лавку.
Из лавки зашел к дядюшке Артему Матвеичу, рассказал. Посмеялись оба над доверчивым красным директором. Сергей Сергеич презрительно приврал:
— Дурак! Еще благодарил даже. Благородный вы человек, Сергей Сергеич. Спаситель мой от партийного позора и окончательной смерти. Даже место обещал в Питере, если захочу.
— Нетвердая у них башка на семейные тонкости, — буркнул старик.
— Самое и есть! Если б свой брат, коммерческий человек, или из благородных, — прощай, Кирочка. А тут уехал, да еще и благодарил.
Идя от дяди домой, Сергей Сергеич бережно нес в руке сверточек с парижскими духами и модными перчатками.
— Успокоится! Поплачет — и все придет в порядок. Настанет мир и благочиние в дому. Выжил таракана, слава те, господи.
Дома нарочно громко протопал мимо пустой комнаты жильца, вошел в спальню. Марфутка, возившаяся у буфета, осклабилась:
— Барыня сказали, чтоб вы сами обед кушали. Они в церкву пошли.
Сергей Сергеич почувствовал новый прилив радости.
«Взыскал господь и размягчил грешное сердце. Теперь все будет хорошо», — подумал он, садясь за стол. Пообедав и выпив даже на радостях стакан вина, ушел в спальню и взялся за приложение «Родины». Раскрыл на стихах об атлете. Из книги выпала сложенная бумажка, Сергей Сергеич неохотно поднял ее, думая, что это закладка.
Но в глаза бросилось жирно написанное карандашом слово: «Негодяю».
Дрогнувшими пальцами развернул бумажку, уткнулся в нее, прочел:
«Сейчас за мной приехал Степа. Он рассказал все. Мы едем в Питер. Как я тебя ненавижу, жаба, гнус!
Жалко, что Степа не позволяет убить тебя, а то с радостью изничтожила бы погань».
Сергей Сергеич держал перед глазами записку и почувствовал, как по омертвевшей щеке ползла горячая капля. Как-то глупо, нечаянно, вспомнилась фраза из старой медицинской книги, виденной у знакомого букиниста на базаре: «Слезы вызываются нервическим раздражением особых железок, находящихся во внутренних углах нижних век».
Сквозь стекла окна долетел с вокзала высокий свист уходящего поезда. Сергей Сергеич скомкал в руке записку, отогнал ненужную фразу и, оглядев карточку Киры, забытую на стене, сказал вслух: